Лиза робко подошла, участливо погладила его по спине, но он, резко дернув плечом, тут же скинул ее руку. Пришлось ей отойти прочь и покорно сесть возле печи.

– Нет ничего страшнее глаз голодного человека, – голос его вновь нарушил тишину, – это взгляд дикого обезумевшего зверя, готового разорвать тебя, стоит только повернуться спиной. Страшные вести доносились отовсюду, в газетах писали, как люди, обезумев от голода, начали поедать мертвых. Стало страшно выходить из дому.

Жуткие истории эти сыграли нам на руку, и власть очнулась, начала помогать. Слух прошел по селу, что прибывает на станцию поезд из Симбирска с продуктами – будут кормить голодных детей. Отец решил следующим же утром отправиться за пайком. Вышли на рассвете. Тяжело было идти, путь неблизкий, сил нет, да еще сестренка. Несли ее с отцом по очереди. То там, то тут встречались путники, которые так же, как и мы, медленно плелись вдоль дороги, понурив головы. Дошли лишь к обеду.

Когда вдали показался паровоз, ноги вдруг пошли быстрее. Я разбудил сестренку, радовался, смеялся и кричал. Отец остановил меня, взял из рук Зайтуну, пошел с ней к поезду, а мне наказал ждать в кустах у дороги.

– Никогда не забуду я, как отпустил ее руку, – всхлипнул Шакир. – Она качнулась, утирая сонные глазки, встала и пошла, качаясь на ветру, как былинка. Даже голод не смог ее изуродовать, она все еще была похожа на куклу: зеленые глаза, волнистые волосы цвета воронова крыла и простое серое платьишко. Уходя, она еще не раз обернулась и все махала мне своей маленькой ручкой.

Ожидание было нестерпимой мукой для Шакира. Казалось, что прошла целая вечность, а отца все не было. Много народу прошло мимо него, люди шли и шли к поезду, а затем обратно, за спинами они несли холщовые мешочки, от которых пахло хлебом. Живот его надрывно урчал, он сгрыз все травинки, обкусал горькие листья кустарника и наконец заметил отца.

Тот шел с большим мешком за спиной, куда большим, чем у других, но девочки с ним не было.

– А где сестренка? – спросил Шакир.

– Нет у тебя сестренки, – ответил отец и странно улыбнулся.

Паровозный гудок громко пронесся по округе. Шакир вскочил и побежал навстречу шуму. Он бежал и спотыкался о камни, цеплялся за шпалы. Ноги его не слушались – он был слишком слаб. Снующие вокруг люди тормозили его. Поезд неспешно тронулся, а они все толпились возле вагонов. Сквозь толчею он заметил обрывок серого платья и метнулся туда. Люди шли ему навстречу, и человеческий поток не давал пробиться вперед. Какая-то женщина вела сестренку за руку, затем они поднялись в пассажирский вагон и скрылись из виду.

– Зайтуна! – крикнул Шакир, но голос его растворился в реве толпы.

Паровоз громко прошипел, снова издал пронзительный гудок и двинулся прочь. Только когда поезд скрылся из виду, а толпа рассеялась, Шакир смог расслышать свой голос. Он охрип. Мальчик сидел на шпалах и горько плакал.

– Зайтуна-а-а, – раздавался его тихий стон.

Отец ждал его на том же месте. Не говоря ни слова, он сидел на камне и безразлично жевал. Мальчик заглянул ему в глаза, но ничего там не смог разглядеть. В ответ отец молча дал ему кусок хлеба. Шакир не хотел брать, но руки сами потянулись. Он стал старательно и жадно его пережевывать, а по щекам катились горячие слезы. Это был самый горький хлеб в его жизни, он знал, что горше уже не попробует.

Той же ночью они вернулись домой. Мать ничего не спросила, а отец не стал рассказывать. Принесенного хлеба хватило на неделю, затем были еще поезда, и каждый раз Шакир искал на станции сестренку. Он заглядывал в вагоны, всюду шнырял, но девочки нигде не было. На расспросы отец не отвечал. Голод мало-помалу отступал, и жизнь в деревне возвращалась в привычную колею. О тех ужасных днях старались не вспоминать, и никто никогда не задавал вопросов. Не вспоминали и про Зайтуну, словно ее и не было.