Отакчан вспомнил о своем друге Сэмэкэ. Они друзья с детства. Когда-то вместе росли, кочуя с родителями по таежным тропам и горным долинам. Беззаботно играли в «охотников». Дети любили эту игру. Воображали, будто они охотники. Делали вид, что едут верхом на оленях. Правда, олени не настоящие, а прутья с двумя развилинами-ветками. Это и есть верховой олень. Развилины-ветки – это рога. Прутья совали между ног, делая вид, что садятся на верховых оленей, и бегали изо всех сил. Часто пускались наперегонки. Смекалистый ум рисовал незримый образ медведя или чаще снежного уямкана[21], и начиналась безудержная игра воображения будущих охотников.
Оба почти не учились: мир школы им оказался не по душе. Помнит мучительную тоску по родным. Даже не было слов, с помощью которых можно было бы передать силу той тоски.
Потом, уже повзрослев, пасли оленей. Сэмэкэ в отношениях с женщинами был живее, общительнее, чем Отакчан. Он часто ездил в Дөндэ, а вернувшись, рассказывал про фильмы, просмотренные им в старом клубе.
Так они жили, пока однажды, вернувшись после очередной поездки в село, Сэмэкэ не сообщил другу о своей предстоящей женитьбе. Для Отакчана эта новость прозвучала как гром среди ясного неба.
Женившись, Сэмэкэ насовсем осел в селе. Жена, якутка, приехала из города, работала учительницей. И потому не могла принять кочевой образ жизни мужа. В течение долгой зимы ей нельзя было отлучаться из школы.
Была и другая причина, побудившая Сэмэкэ отойти от оленей. Это среда, в которой жила его будущая жена. Она выросла в городе, ей неведома была таежная жизнь. Увидела живого оленя только здесь. Сэмэкэ, когда он всерьез надумал жениться, поначалу казалось, что жизнь пойдет по старой колее, что Катя – какой разговор! – вместе с ним станет кочевать и пасти оленей. Но не тут-то было. Невеста поставила условие: Сэмэкэ должен жить с ней в селе. Что оставалось делать оленеводу? Он принял условие невесты. Устроился лесорубом. Через какое-то время кочегаром.
Отакчан в свои редкие наезды мимо дома друга не проходил, обязательно навещал его. Встречу отмечали, как все. Отакчана к выпивке не очень-то тянуло. Разве что при встрече с Сэмэкэ позволял себе расслабиться. Бутылка опорожнялась быстро. После выпитого Отакчан становился говорливее, начинал подтрунивать над другом. Он рассказывал о кочевой жизни стада, об охоте так захватывающе, что у Сэмэкэ сначала загорались глаза. Но по мере того, как распалялся Отакчан, живой блеск в глазах постепенно тускнел. Его охватывала холодная волна. Каждый раз Отакчан свой рассказ заканчивал одной фразой: «Сэмэкэ, ты предал оленей, променял их на бабу». Сэмэкэ быстро пьянел. Катерина, жена Сэмэкэ, в сердцах ругала Отакчана. Старик, обидевшись, молча уходил. Но Катерина, добросердечная женщина, недолго сердилась. Накинув пальто, быстро выходила и вскоре заводила в дом безропотного Отакчана. Сэмэкэ не таил обиды на друга. Только после таких вечеров он ходил молчаливым, словно провинившийся в чем-то. У них с женой родилось четверо детей: два сына и две дочки. Отакчан радовался рождению каждого ребенка и в честь такого события дарил оленя.
Шли годы. Не заметили, как выросли дети Сэмэкэ. Но Отакчан по-прежнему посмеивался над Сэмэкэ. Ты, говорил, забыл родное слово предков! Сэмэкэ не соглашался.
– А на каком языке мы с тобой говорим, Ота? – недоуменно спрашивал он.
Отакчан пьяно улыбался и безнадежно махал рукой:
– Это не то. Ты живешь одним днем, Сэмэкэ.
– Почему ты так считаешь, Ота?
– Своих предков забыл. Их язык забыл.
– При чем тут язык предков? Я же говорю с тобой по-эвенски.