Судья был сефардом, и он хладнокровно вкатил внуку Лёки максимальный срок за употребление наркотиков и хулиганство.

Лёка немного стеснялся того, что спасал на этот раз не мир, а только своего бестолкового внука. Но Бог не стал его попрекать, а просто напомнил, что в следующий раз он не отпустит его в юдоль печали, а посадит его как сына рядом с собой, чтобы вместе посудачить и посмеяться над малоперспективными попытками других героев сделать мир счастливым и справедливым одновременно.

Лека решил взять на этот раз десять душ. Он был очень упорный и сильный человек, почти как осел. Он дотащил все десять душ детей до нашего мира, но когда он стал восстанавливать дыхание после своего достойного занесения в анналы подвига, его хватил инфаркт и Лёка отправился к праотцам помогать оттуда дельным советом прасынам.

Мой дед, Абрам Соломонович Лазовский, попал в финский плен еще в 1940 году. Но я писал про это в другом рассказе. Сейчас я расскажу о том, что было, когда он вышел из этого плена в 1944 году, когда состоялся обмен пленными между Советским Союзом и Финляндией. Не знаю, как поступили финны со своей частью обмена, а Советская власть отправили всех своих бывших военнопленных в штрафбаты. Причем мой дед, показавший себя во время отсидки в финском трудовом лагере умелым лидером и мудрым командиром, был направлен полит руководителем батальона, сформированного из заключенных, как политических, так и уголовников.

Дед имел репутацию человека который мог даже для такого контингента заменить заградительный отряд совестью и коммунистическим самосознанием каждого бойца и всего подразделения, как одного целого.

Они воевали уже несколько месяцев, когда жарким летом 1944 года в Белоруссии поступил приказ готовиться к наступлению. Но почему-то перестали отвечать военно-полевые телефоны соседей, подруга одного из бойцов, жившая в близлежащем городке, рассказала, что ночами по окружным путям отправляются составы платформ с танками, накрытыми маскировочными сетями. Но пушек на этих составах не видно.

За местом расположения батальона находился городок, а за ним болото. Пораскинув мозгами, дед пришел к выводу, что их батальон находится на острие ложного наступления. И единственная поддержка, которую можно ожидать, это массированный заградительный огонь артиллерии, который не даст пройти никакому противнику, включая обескровленные после неравного боя отступающие штрафные батальоны.

Дед вспомнил свою жену, своих троих детей и сел писать прощальное письмо. Когда оно было готово, он собрал батальон на последнее политзанятие. Политрук сказал, что за эту речь он может быть расстрелян как пораженец, но это не важно, так как из завтрашнего боя никто не вернется. А важно, чтобы все написали последнее письмо своим близким. Он попросил грамотных бывших политзаключенных помочь в этом некоторым бывшим уголовникам, которые не умели писать, а порой и устно выражать свои мысли.

В обязанности офицеров входило цензура писем. Мой дед посоветовал комбату ложиться спать, так как от остроты его мышления уже не зависело, сколько бойцов вернется из боя. Было ясно, что погибнут все. От его тактической сметливости зависело то, какую цену заплатит за гибель штрафбата враг.

Дед начал читать письма солдат не без равнодушия. У него самого осталась в Москве семья, он думал, что все его мысли будут обращены на заботу о том, чтобы Стефания Ивановна не загнулась от непосильной работы, пытаясь прокормить детей. А Инна, Эмиль и Руфа выросли достойными людьми, а не стали мелкими преступникам или даже крупными бандитами.