«Зная, что их ожидает впереди, верные слуги долга остаются на своих постах и бестрепетно ждут часа, когда их, брошенных своим бессильным правительством, вздумает казнить правительство революционное», – с негодованием писали «Московские ведомости».

«Когда-нибудь да переполнится чаша, и наша кровь возопиет к небу! Когда-нибудь будет услышан и наш голос! Когда-нибудь воскреснет Россия, – и тогда мы не пожалеем столь напрасно проливаемой нами теперь крови нашей…» – писала та же газета после убийства екатеринославского временного генерал-губернатора В. П. Жолтановского.

В то время как левые газеты призывали отказаться от безрезультатных репрессий, «Московские ведомости» видели причину неудачи в непоследовательности репрессивных мер и призывали перейти к военной диктатуре. Однако, как известно, штыками можно воевать, но на них нельзя сидеть. По выражению Л. А. Тихомирова, диктатура – «лечение "симптоматическое"». Она необходима «специально для "мордобоя", для прекращения резни, бомб, вообще для уничтожения господства "флибустьеров"». Тихомиров полагал, что по водворении порядка должен последовать созыв Земского Собора – единственного компетентного органа для решения вопроса о Верховной Власти. «Россия в 1613 году дала полномочия Романовым. Если представитель Романовых желает изменить существо государственной власти, то должен предъявить это на решение Земского Собора». В сущности, это то же самое требование Учредительного собрания, которое выдвигали радикальные круги.

Столыпин отмечал, что события 1905 г. послужили «пробным камнем и для многих русских, которые в это время, может быть, усомнились в будущности России».

Однако наряду с пессимизмом в обществе было и обратное течение. Капустин полагал, что после смуты отечество стало для русских людей «вчетверо, впятеро, вдесятеро» дороже. «Проявление этой любви к отечеству сделалось в настоящее время не каким-нибудь внешним требованием, а внутренним содержанием нашей души, нашего сердца».

Увидев плоды своих либеральных претензий, общество немного одумалось. «Мою губернию, – говорил один губернатор, – дожгли до октябризма, если бы еще ее пожгли, то она сделалась бы правой». Особенное впечатление произвели московские баррикады в декабре 1905 г. «…этот бессмысленный акт повредил делу действительного революционного движения и отбросил общество вправо», – полагал Соколов 2. Одни говорили о «реакции», другие – об «отрезвлении русского общества от революционного угара».

Но левые либералы неисправимы. Когда перед самым открытием Г. Думы, 23.IV, было совершено очередное покушение – на московского генерал-губернатора Ф. В. Дубасова, причем убит его адъютант гр. Коновницын, в Петербурге заседал кадетский съезд. При известии о покушении «сорвалось несколько аплодисментов», вызвавших протест и порицание председателя. Правые долго попрекали кадетов этими аплодисментами. Оппоненты отрицали, но впоследствии видная кадетская журналистка Тыркова-Вильямс признала этот факт в своих воспоминаниях. В другой раз кадет Бакунин заявил, что с удовольствием пожал бы руку убийцам Слепцова и Игнатьева.

Таким образом, в обществе произошел раскол на два лагеря, между которыми, казалось, не было уже никакой общей почвы. «Я был два раза на войне и, поверьте, там не видел такой злобы среди противников», – говорил А. И. Гучков.

Вместе с Самодержавием поколебались и остальные два начала уваровской триады, – Православие и Народность.

Святотатства

Революция наложила тяжелый отпечаток на сознание народа-богоносца, который с 1905 г. стал неузнаваемым. Бесконечной чередой шли святотатства. Украли драгоценности с иконы Казанской Божией Матери, Ченстоховской, Владимирской – в Успенском соборе московского кремля. В третьем случае вором оказался 17-летний крестьянин, прятавшийся во время обысков тут же в соборе, за киотом. Обокрали Трифонов монастырь в Вятке, Данилов монастырь в Москве, средь бела дня. В подмосковных селах грабили храмы, забирая не только деньги, но и ризы с икон. 4.V.1910 наместнику Новоспасского монастыря подсыпали в чай стрихнин, а в конце августа сторожа Троице-Сергиевой лавры зверски убили 75-летнего иеромонаха Анатолия, чтобы завладеть его деньгами.