Он внезапно покраснел, заметив, без сомнения, что и я изменился в лице. Теперь я, конечно, вспомнил все… Еще тогда, когда я входил в этот дом, какая-то струна слабо зазвучала в моей памяти, а последние слова моего пациента полностью воскресили воспоминание о загадочном деле.

– Да, – сказал я, – припоминаю этот случай; о нем говорил наш лектор судебной медицины.

– В самом деле? – сказал мистер Беллингэм. – Что же он говорил?

– Он отметил его, как случай, который со временем приведет ко многим юридическим осложнениям.

– Клянусь Юпитером, – воскликнул мистер Беллингэм, – он оказался пророком! Юридические осложнения? Да, их достаточно! И все-таки ручаюсь вам, что он не мог предвидеть, какой адский узел завяжется вокруг этого дела. Кстати, как его фамилия?

– Торндайк, – ответил я. – Доктор Джон Торндайк.

– Торндайк, – медленным задумчивым тоном повторил мистер Беллингэм. – Как будто я слышал его имя. Ну, конечно. Я слышал о нем от моего друга, юриста мистера Марчмонта. Мистер Марчмонт говорил о нем в связи с таинственным исчезновением некоего Джеффри Блэкмора. Припоминаю теперь, что доктор Торндайк блистательно распутал это дело.

– Решаюсь сказать, что ему было бы очень интересно услышать что-нибудь и о вашем деле, – заметил я.

– Думаю, что да, – последовал ответ, – но никто не может даром отнимать время у какого-либо профессионала, а заплатить ему я не в состоянии. Это, кстати, напоминает мне, что и у вас я отнимаю ваше время, болтая о своих, чисто личных делах.

– Мои утренние визиты окончены, – сказал я, – да и ваше дело представляет слишком большой интерес. Полагаю, впрочем, что я не должен расспрашивать вас о характере юридических затруднений?

– Да, не должны, если только вы не хотите оставаться здесь до конца дня и возвращаться домой в состоянии безумия. Но о существе дела я вам скажу вкратце: все волнения возникли в связи с завещанием моего бедного брата. Во-первых, завещание не может быть утверждено к исполнению, потому что нет полной уверенности, что мой брат умер; во-вторых, если бы оно и могло быть утверждено, то все его имущество перешло бы к людям, которых он вовсе не стремился облагодетельствовать. А само завещание – это такой дьявольски нелепый документ, какой только может создать извращенная изобретательность бестолково упрямого человека. Вот и все. Вы осмотрите мое колено?

Мистер Беллингэм все более и более волновался, говоря о своем деле, и кончил повествование чуть не кричащим голосом. Лицо его покраснело, весь он дрожал. Я решил, что лучше всего прекратить нашу беседу. Я осмотрел поврежденное колено, которое было теперь почти совсем здорово; сделал и общий осмотр пациента. Затем дал ему подробные указания, как вести себя, и стал прощаться.

– Помните же, – сказал я, пожимая ему руку, – ни табаку, ни каких-либо возбуждений. Старайтесь жить спокойной, растительной жизнью.

– Все это очень хорошо, – проворчал он, – ну а если будут сюда приходить люди и волновать меня?

– Не обращайте на них внимания, – сказал я. И с этим прощальным советом я вышел в другую комнату.

Мисс Беллингэм сидела за столом с целой пачкой записных книжек в синих обертках. Две из них были открыты, показывая страницы, убористо исписанные мелким, четким почерком. Она поднялась, когда я вошел, и вопросительно на меня посмотрела.

– Я рекомендовал бы вашему отцу какое-нибудь легкое чтение, как противоядие против умственного возбуждения, – сказал я ей.

Она слабо улыбнулась.

– Конечно, это было бы полезно, – заметила она и затем спросила: – А еще вы даете какие-либо наставления?

– Да, я дал еще один совет – поддерживать веселое настроение и избегать забот и волнений, но, думаю, что это трудно исполнимо.