– Сомневаюсь. Вероятно, он обедает с прочими барристерами.

В этот момент один человек привлек наше внимание. Был ли он сотрудником суда или посторонним, жаждущим поделиться своим открытием, мы так и не узнали. С ловкостью, достойной Маскелайна[12], он протиснулся через толпу и хлопнул меня по плечу.

– Хотите увидеть двух участников Большого Процесса? – спросил он шепотом. – Они прямо перед вами! Вон тот справа – доктор Спенсер Хьюм, а слева – Реджинальд Ансвелл, кузен того самого. Они спускаются с нами и вынуждены идти рядом. Тсс!

Двое мужчин, на которых он указал, стояли зажатыми толпой у перил мраморной лестницы. Холодный мартовский свет, проникавший в окна, обходился с ними не вполне любезно. Доктор Хьюм был толстяком среднего роста c седеющими черными волосами, разделенными на пробор; они были настолько аккуратно расчесаны, что его круглая голова напоминала колесо. Когда он смотрел по сторонам, мы видели самоуверенно вздернутый нос и недовольно поджатые губы. В руках он держал весьма неуместный цилиндр, стараясь спасти его от участи быть расплющенным.

Рядом с ним оказался молодой человек, что сидел за столом солиситоров, тот самый, которому кивнул Дайер, проходя мимо. Он был хорошо сложен: сухопар, подтянут, широкоплеч; на его лице проступали красиво очерченные скулы. Портной на славу потрудился над его костюмом. Он стоял, рассеянно постукивая кончиками пальцев по котелку в руке.

Когда парочка двинулась вниз, шаркая ногами, как это принято в Олд-Бейли, они обменялись быстрыми взглядами и решили наконец друг друга заметить. Я ожидал проявлений враждебности, однако они предпочли ее не выказывать, и, пока велась натянутая беседа, воздух между ними сгустился и сделался вязким, будто клей.

Реджинальд Ансвелл говорил тоном, идеально уместным на похоронах.

– Как держится Мэри? – спросил он хриплым шепотом.

– Боюсь, неважно, – покачал головой доктор.

– Очень жаль!

– Да, к несчастью…

Они спустились на одну ступеньку.

– Я не видел ее в зале суда, – заметил Ансвелл, почти не разжимая губ. – Она будет выступать свидетелем?

– Только не свидетелем обвинения. – Доктор Хьюм с любопытством посмотрел на своего спутника. – А почему они не вызвали вас?

– О нет, мне это ни к чему. Да и защите я не нужен. Ничем не могу помочь кузену. Я приехал, уже когда он… потерял сознание. Бедный Джим. Мне казалось, он сделан из более крепкого материала. Разумеется, он совершенно безумен.

– Поверьте, я вам весьма признателен, – пробормотал доктор Хьюм, быстро оглядываясь через плечо, – и сам хотел бы подтвердить это под присягой… Однако у прокурора остались на этот счет некоторые сомнения, да и сам обвиняемый говорит… – Он замолчал. – Надеюсь, вы на меня не в обиде?

– Нет. О нет. Однако вам нужно знать, что в нашей семье имелись случаи безумия. – Они миновали почти целый пролет. – Ничего особенного, конечно. Легкое помрачение рассудка несколько поколений назад. Интересно, чем его сейчас кормят?

– Кто знает? – ответил доктор и тут же процитировал: – «Он горькую сегодня пьет, – ему в ответ капрал»[13].

– Какого черта, – тихо произнес Ансвелл, – при чем здесь армия?

– Это было сказано для красного словца, мой друг. К тому же я не знал, что вы по-прежнему связаны с армией, – озабоченно проговорил доктор. Они остановились под высоким куполом центрального зала с его тусклыми фресками. Теперь доктор Хьюм был настроен весьма доброжелательно. – Будем откровенны: все это весьма печально. Вам известно, что я потерял брата. Однако жизнь продолжается; как говорится, мужчины должны работать, а женщины – скорбеть. Кажется, нам стоит поскорей забыть об этом неприятном деле, не так ли? До свидания, капитан. Не будем пожимать руки у всех на виду; в сложившихся обстоятельствах это покажется непристойным.