– Лариса Аркадьевна, Лариса Аркадьевна! – слышны слова Сони будто сквозь толщу воды. – Лариса Аркадьевна! – как настойчиво, настырно, так не хочется отвечать…

– Лариса Аркадьевна!

– Лара! – это голос мужа.

Чего они хотят?

– Что? – открыла впалые глаза Лариса, и смутные размытые образы покачались, как на воде, а потом собрались в более читаемые облики.

– Жива, – промолвила Соня, – я ее обтирала, она со мной не разговаривала, а все смотрела на люстру сначала, а потом на картину на стене, ту, где море. А потом смотрю, глаза у нее как-то закатываться стали, а потом закрылись. Я вас позвала, думала, может, уже пора проститься. По-разному бывает.

– Лара, это я пришел. Димка звонил, завтра приедет. А Витя пока в отъезде. Тебе, может, телевизор включить или музыку?

– Ммм, нее, – удалось сказать Ларисе.

– Хочешь отдохнуть?

– Да, – едва слышно ответила Лара.

Спустя час Соня заглянула к своей подопечной, Лариса лежала в кровати с открытыми глазами, голова была повернута в сторону картины, при звуке двери она шевельнула головой и посмотрела на входящую Соню.

– Лариса Аркадьевна, я зашла спросить, может быть, вам чего-то хочется? Водички или бульончика куриного, вы давно не ели. Не знаю, может быть, вам подушку поправить?

– Мне жить хочется, – тихо и медленно произнесла Лариса.

На следующий день приехал Димка, поздоровался с маминым супругом, оставил рюкзак в прихожей, положил телефон в карман, вымыл руки и поднялся по тяжелой лестнице с коваными балясинами на второй этаж.

Он вошел в комнату, где лежала мама, в нос ударил запах тяжело больного тела, его редко можно почувствовать в обычной жизни, но его знают наверняка все те, кто сталкивался с неизлечимыми пациентами.

– Мама, это я, Дима.

Лариса открыла глаза, увидела тот самый белый сверток, перевязанный голубой лентой, потом вспышка, и вот перед ней стоит взрослый мужчина.

– Мама, я приехал.

– Дима, ты приехал, я так тебе рада. Дима, я тебя люблю. Открой окно и принеси чаю, пожалуйста.

Патимат была активным и подвижным ребенком. Все родственники ее просто обожали. Бабушки и дедушки дарили подарки, многочисленные дяди и тети всячески баловали ее. Еще бы – ведь она самый младший ребенок. Темные кудряшки вились вокруг милого личика, превращая ее в настоящего ангелочка.

Мама вечерами читала ей сказки и перед сном пела нежным голосом колыбельную. Патя тоже очень любила своих родителей. Особенно папу. Просто она реже его видела, а мама всегда была рядом. Папа обычно, с утра поцеловав ее в нос, называл своей принцессой и уходил на работу. Но зато, когда он вечером возвращался, часто приносил ей что-нибудь интересное или вкусное. Мама обещала, когда Пате исполнится три года, ей разрешат ходить в садик. Она знала, что там много других ребят, и была уверена, что ей там понравится. Девочка очень хотела поскорее стать взрослой и самостоятельной, чтобы самой решать, какое платье надевать сегодня или что есть по утрам. Вместо каши, например, она бы ела конфеты. И еще красила бы губы красной помадой, как мама. Пока что бабушка разрешала пользоваться только бесцветной. А накрашенные ноготки вообще были под запретом.

На долгожданный день рождения Пате подарили огромного белоснежного медведя, замечательный кукольный домик, несколько волшебных косметических наборов и даже машину. Большую, розовую, с открытым верхом. Она могла ездить в ней, как настоящий водитель. Сама крутила руль и нажимала педали, ну совсем как папа.

Патя с родителями жила в светлой трехкомнатной квартире, в большом многоэтажном доме. Пока что Патя не умела считать. Дом был очень высокий. Они жили на самом верхнем этаже. Из окон их квартиры были видны высокие заснеженные горы и синее небо. Еще хорошо было рассматривать улицы. Больше всего Пате нравилось смотреть на огоньки вечернего города, когда папа крепко держал ее на руках и рассказывал, что и где находится.