Но я совсем не интересовалась Люком. Я не знаю, чем он любит заниматься, с кем общается, как раз-таки не знаю ничего, кроме имени.

Как только я выхожу из автобуса, передо мной вырастают высокие, состоящие из переплетённых прутьев ворота, за которыми виднеется главный корпус. Над забором колышутся нависшие кроны, под которыми мы с ребятами в своё время прятались и от солнца, и от ливней. Да, с тех пор фруктовый сад успел разрастись в настоящий парк, и теперь после каждого порыва ветра я слышу, как маленькие, ещё не созревшие яблочки падают на землю. Душистый аромат высаженных здесь лилий обволакивает меня с ног до головы, стоит только сделать шаг. Он впитывается в кожу, одежду, распущенные волосы. Окружённые холмами долины отсюда виднеются как на ладони и завораживают своим простором. Я чувствую, как природа и я воссоединяемся. Никакого транспорта, никаких фотосессий. Собор остаётся совсем далеко, и талантливого хора, исполняющего молебны, как и колокольного звона, тут не услышишь. Одно только журчание близкой речушки Ривер Фосс, мелодичный стрекот цикад и шелест листьев.

Даже во дворе детского дома всё так же пусто. На небольшой парковке стоит всего две машины, на одной из которых, красной, бабушка разъезжает по Хантингтону на выходных. Эта старенькая, немного выцветшая, но всё ещё красивая крошка грохочет так, что любой гонщик позавидует. А вот вторую машину, на фоне которой бабушкин драндулет прибавляет в возрасте лет так тридцать, я вижу здесь впервые. Из опущенного окна доносятся что-то активно обсуждающие взрослые голоса.

Не обращая внимания на гостей, я решительно иду к почтовому ящику. Скинув рюкзак со спины, я шмыгаю рукой под молнию. Долго искать свёрнутый конверт не приходится, я специально положила его сверху. Письмо летит в почтовый ящик и уже через секунду глухо приземляется на дно.

Несмотря на жару, мои коленки дрожат. В последний раз глубоко вдохнув, я решительно направляюсь к крыльцу. Тонкая извилистая дорожка ведёт меня к главному входу, где меня уже ждёт широко улыбающаяся бабуля. Она одета в серую юбку с белой блузкой, а на плечах лежит прозрачная накидка бордового цвета. Её маленьких голубых глаз почти не разглядеть за толстыми линзами очков, но одно я знаю точно – в них нет осуждения, которое есть во взгляде мамы. Бабушка принимает меня любой: на каблуках или в кедах, в комбинезоне или в платье, с пухлыми щеками и без них. Наверное, это любовь.

Одновременно со мной из машины выходит мужчина средних лет. Его белоснежная рубашка идеально выглажена, а пуговицы застёгнуты все до единой; серый пиджак перекинут через левую руку; классические туфли местами покрыты уличной пылью, но она нисколько не портит их вид – даже наоборот, делает его более естественным. Седые виски выдают возраст, но лицо остаётся подтянутым. Бабушка в растерянности смотрит то на гостя, то на меня. Я замедляю шаг и дружелюбно ей улыбаюсь. Бабушка, приняв мой одобряющий жест, подходит к гостю и тепло с ним обнимается. Вскоре из машины выходит и женщина – одетая так же стильно, как и её спутник. Я смотрю на гостей, не скрывая своего интереса.

– Добрый день! – говорю я, остановившись рядом.

Бабушка наклоняется и чмокает меня в обе щеки.

– Привет, дорогая! Мистер и миссис Кларк, знакомитесь, это моя внучка, Кэтрин, – она приобнимает меня за плечи и прижимает к себе, как маленькую. – Она помогает мне здесь летом. Милая девочка, не правда ли? Это она в маму. Кэтрин, знакомься, это мистер и миссис Кларк, они помогают нам… материально.

Я бросаю взгляд на заднее сидение их машины, заставленное картонными коробками.