– При чем здесь моя машина… чертовка…
Он выпрямился и долго рассматривал ее. А она вдруг отчетливо произнесла во сне:
– Вернись…
Часы на стене. 12.00. Изабель сидит с закрытыми глазами, а Георг рисует ее. На холсте – размазанные желто-розовые линии.
Часы на стене. 15.00. Изабель сидит с закрытыми глазами, Георг рисует ее. На холсте – все те же линии, сквозь них просматривается лицо.
Георг осторожно отложил кисть.
– Я собираюсь жениться на Анжелике.
– Я знаю.
Георг внезапно сердится.
– Ты все знаешь? И открой, наконец, глаза!
Изабель открыла глаза. Улыбнулась.
– Я тебя знаю. Я тебя чувствую.
– Она богатая… Я смогу устроить свою выставку. Твою выставку. Я хочу жить так, как хочу, делать то, что хочу. Я хочу всю жизнь, понимаешь? Всю, целиком. Скажи, что это пошлость, мне все равно.
– Мне тоже.
– Чего бы ты хотела?
– У меня есть все. Но деньги мне не помешают. Знаешь, когда бы можно было с рождения выбирать, кем хочешь быть, я была бы грабителем. Я бы грабила банки и ювелирные магазины. Ради интереса. Кто кого переиграет. Я – банк и полицию, или они меня.
– Художники тоже грабители. Грабят одно, отдают другое.
– Мы все грабители, Георг. Всегда – грабим одно, отдаем другое.
– Да. Я женюсь на этой богатой дуре.
– Знаешь, а тебе не так уж не повезло. Она красивая.
– Красивая – ты. Она просто кукла. В ней нет ничего необычно, ничего, что могло бы сразу заинтересоват…кроме денег…В ней нет вдохновения. Неужели кто-то может сравнить тебя с ней? Ты же так интересна! Ты сразу же интригуешь.
– Кому нужны интриги?
– Мне!
– Ты их получил.
Георг помолчал.
– Что тебе так нравится во мне, Изабель?
– В тебе море отрицательного обаяния.
– Обаятельный мерзавец?
– Ты не мерзавец.
…Они ходят кругом по квадратной комнате. И смотрят друг другу в глаза.
– Николь. Николь. Николь. Изабель. Изабель. Николь – Изабель.
– Я – краска, какого я цвета?
– Лунного, розового цвета.
– А знаешь, какого цвета твоя краска? Синяя краска, такого синего цвета, которого нет ни в одной акварели.
– Эта краска мельтешит сейчас перед твоими глазами.
– Ты видел небо, когда оно только-только начинает светлеть? Видел этот глубокий, насыщенный цвет?
– А когда небо светлеет все больше и больше, оно приобретает цвет моря – больше зеленого, чем синего.
– Море в небе.
Они остановились. Глубокий поцелуй. На окне с треском распахивается форточка и в комнату врывается ветер, который поднимает в воздух море рисунков, запечатленных на листках.
«Я погружаюсь во вселенную, растворяюсь в ней, превращаясь в звездную пыль и разлетаюсь от планеты до планеты… Я читала его. Он рисовал меня. Я видела его насквозь. Он был уверен, что видит меня так же. Я его чувствовала. Он тоже. Я думала. А он… А он – просто жил»…
Глава 8
У доктора Сезанна Вайса появилась привычка перед сном заходить в ее палату, садиться рядом на кровать, держа в своих руках ее маленькую ладошку и смотреть, как она спит.
Сегодня она спала беспокойно. Ее летящие черными чайками брови сошлись на переносице, и она все пыталась что-то сказать. Вдруг она замерла и прошептала:
– Убила. Я убила. Я.
Сезанн Вайс нахмурился. В эту ночь он еще долго сидел рядом с ней, держа ее за руки.
(СЕАНС)
– Скажите, какой образ у вас возникает, когда вам говорят фразу: «Потеря близкого человека»?
– Бабуля… бабуля…
– А ваши родители?
– Я не помню их. Какие-то размытые черты. Далекие голоса. Это было так давно. Словно в другой жизни.
– А что вам причиняет боль?
– Ничего.
– Боль. Боль. Боль.
– Девушка. В розовом платье. Ее платье развевает ветер. Она бежит ко мне…
– Кто она?
– Я… я не знаю…
– Больно. Очень больно. Боль. Боль. Черная, ломающая боль. Чернота. Кто это?