С этим было более-менее понятно. И магу здесь явно делать нечего.

С оборотнем было сложнее. Если это не выдумка, не умело пущенный слух, прикрывающий чьи-то темные делишки, и не чья-то глупая выходка с целью понаслаждаться произведенной паникой (а такое тоже редкостью не было), то с появлением оборотня в звятовских лесах следовало считаться. Оборотни не были редкостью, они могли годами жить среди людей и сохранять свое инкогнито, тщательно пряча свою вторую сущность, обычно охотились на животных и очень редко – на людей, а потому чаще всего об их существовании обыватель и не подозревал. Вопреки сложившемуся мнению, обычные оборотни не агрессивны и полностью зависят от фаз луны. Совсем другое дело, если бестии срываются в гон… вот тогда они начинают убивать всех подряд. «Всех подряд» – это не только маленькие дети, с отвращением думал Оболонский, «всех подряд» – это кровь, ошметки человеческой и звериной плоти, вонь и трепещущий в эфире ужас. Избирательностью обычный оборотень не страдает, ибо если он типичен, то будет искать жертвы по принципу «подоступнее-поскрытнее», а если атипичен, то есть «сорвавшийся» – будет драть любого, кого ни встретит. Так что приписывать ему похищение детей в звятовских лесах было бы по меньшей мере необдуманно.

Существование оборотня само по себе злом не было. До тех пор, пока бестия не выходит за рамки отведенной ей природной ниши, пока не охотится на людей, она неприкосновенна – это элементарный и непреложный закон сосуществования людей и бестий. И Оболонский хорошо представлял себе границы, в которых мог действовать.

Пока же никаких следов сорвавшегося оборотня не обнаружилось. Да и вообще кроме таинственных слухов, большей частью из письма Брунова и рассказов бургомистра, и смутного ощущения страха, окружившего Константина в лесу, ничего стоящего внимания не нашлось.

Если бестия все же найдется и она охотится на людей, то Оболонский мог бы при определенной подготовке ее обезвредить – его магических умений хватило бы на это. Или известить Особую канцелярию конкордской правительницы и ждать помощи – таков устав. Но помощи ждать придется в лучшем случае три дня. Разумно ли это, когда под рукой специально обученный отряд Кардашева? До чего ж кстати оказался здесь этот отряд! Это-то и подозрительно.

Такие мысли неспешно крутились в голове Оболонского, пока он ехал к Меньковичу на болота. Дорога оказалась на удивление ухоженной. Заметно было, что ее постоянно чинят и подновляют, а жара и неимоверная сушь нынешнего лета, похоже, сделали эту работу совсем необременительной.

Оболонский не был любителем болот и не понимал тех, кто находит прелесть в бескрайних плоских равнинах, кое-где разбавленных деревцами да кустарником. Впрочем, надо отдать должное, Синявские болота были не из тех, что вселяют ужас замшелыми корявыми стволами, торчащими из зловонно пузырящейся черно-зеленой мути, напоминая худшие кошмары или страшные детские сказки. Само собой разумеется, в здешних местах были и глубокие трясины, «проравы», как их здесь называли, и омертвевшие деревья, но возвышавшуюся песчаной насыпью дорогу, ведущую на юг, в глубь, окружали совсем другие пейзажи: разливанное море трав, между которыми серебристыми рыбками поблескивали обмелевшие озерца, бесконечные родники-крынички, ручьи и речушки, невысокие холмы с живописной купкой крепких деревьев, шапки кустов, царящие над камышовой зарослью… Здесь была своя красота. Тот, кто хотел ее видеть – видел. На тихой поэтике этих мест отдыхал взгляд. Однако мага это мало привлекало. Его занимала задача, с которой не терпелось поскорее расправиться. Какой смысл терять время на бессмысленное разглядывание сомнительных красот?