– Вон наша машина, поехали быстрее. Я договорилась устроить тебе сюрприз – нас прямо сейчас отвезут на берег моря братьев Дмитрия и Харитона Лаптевых.

– Ого-го, как романтично! Хотя я мечтал, как утром выхожу в подъезд, а там всё расписано сердечками и твоими признаниями в любви, а ещё на полу дорожка, усеянная лепестками роз…

– …И ведущая в ад. Ты дебил?

– Больше не буду. Просто долго летел, а уснуть не мог.

– Ну так едем, или весь день потерян?

– Конечно, только вперёд! А потом, как здорово – Северный Ледовитый океан ласкался подобно котёнку около его кроссовок! Помнишь у Некрасова:

– Ты маньяк, а я совсем не твоя девушка.

– Да, я просто готовился к командировке и прочитал про здешний океан.

– Ладно, а я помню, какие-то детские строки, кажется, Юнны Мориц, я их рассказывала на утреннике в детском саду:

– Спасибо твоей родне, хоть в таком недалёком детстве в тебя вложили что-то хорошее.

– А тебе следовало идти учиться не на журналиста, а сразу в Литературный институт.

– А что такого? Хемингуэй тоже начинал как журналист, кто знает, что впереди меня ждёт? Главное выбраться отсюда живым и здоровым.

– Хватит болтать, философ, пора ехать.

Они сели в машину и, переваливаясь на ухабах, «уазик» двинулся, урча, по пёстрой тундре, где клоками торчала чудом уцелевшая после зимы хилая растительность – янтарная пожухлая трава наводила тоску на июньскую равнину у моря. Берег казался ровным, без холмов и подъёмов, поэтому горизонт не убегал далеко от забрызганного капота. Машина, надрывно воя и стуча суставами в коробе передач, преодолела графитовое русло ручья и вскоре замерла у кромки моря-окияна.

По беловатому, словно дымному небу, спешили облака. Лишь на западе в голубую заплатку одним глазком проглянуло полярное солнце, подсветив каменную россыпь берега, тёмный песок и полосу из серых, утрамбованных валом из волн, коряг, деревьев и веток, бережно уложенных океаном.

– Приехали, – сказал водитель и вышел из машины. – Только недолго, а то меня отцы-командиры будут искать.

Ребята вышли на скрипящие под ногами камни и песок и осторожно направились к прибою, перебираясь через свинцовые стволы. Начинался отлив, и постепенно обнажалось дно с остатками грязной пены, мусора – словно там, на глубине, неведомые великаны хлебали исполинскими глотками серую слабосолёную жижу. Насколько хватало взгляда, низкое небо плотной пеленой до самого окоёма накрывало кастрюлю океана, плескавшегося под безучастной Полярной звездой.

Женя и Алёна постояли, помочили руки и, вздохнув от нахлынувшей неведомо откуда тоски, повернули обратно. Слов не осталось, их выдуло зябким послеполуденным бризом. Тем более солдат, стоявший около «уазика», замахал руками и закричал:

– Ребята, пора! Меня вызывают по рации.

Девочка шла обратно и не сводила глаз с посёлка, оседлавшего вдали пологий спуск к морю. За несколькими десятками домов, почти на горизонте, сливаясь с оловянным небосклоном на западе, вырисовывалась ещё одна сопка с темными антеннами на макушке.

– Не знаю, как тебе, но мне здесь не нравится, – прервал молчание Женя, смотря под ноги. – Отвезите меня в Дом моряка, я устал с дороги, и мне не по себе от здешнего пейзажа.

– Как ни удивительно, я тоже здесь не могу найти себе места, но я уже начинаю обживаться. Ладно, поехали. Отдохни и вечером приходи ужинать, мой папа тебя приглашает. Смотри! Впереди на сопке что-то бледное, кажется, белый олень!