– Да ну! – Свист бегом выскочил на улицу, так же бегом и вернулся. – Точно, ниппеля выкручены на двух колесах со стороны улицы…

– Ах ты, мать твою! – Ермила схватил Лешу за шиворот, – чей ты? Как твоя фамилия?

– Пусти, морда браконьерская! – Леша попытался вырваться. – Я вам ничего не скажу! Я вам еще не то устрою за лосенка! Вы мне за все ответите!

Мужики переглянулись, молча уставились на подростка:

– Какого лосенка? Что ты гонишь? – Первым всполошился Свист, – ты, сучонок, за что это базаришь?

– За то! Которого вы вместе с лосихой летом на Маяке убили! Я все знаю, я все видел!

– Дрот! Держи его, – Коля передал Лешу Дроту, закурил, сел на заборчик палисадника. – Значит, видел? А доказательства у тебя есть?

– Есть. Я не скажу, какие! Хоть убивайте. И свою фамилию не скажу.

– Скажешь! Посидишь с крысами в погребе – все скажешь! А мы с отца и матери спросим: и за машину, и за лося, и за бегемота! Ха-ха-ха! – Ермила ногой ударил Лешу в живот, а согнувшегося – кулаком по спине, – все скажешь, щенок!

Они избили мальчишку и полуживого затащили в темный подвал, где замкнули в кладовке с картошкой.

– Ну, что будем делать? – собрал совет Ермила, потирая ушибленные костяшки кулаков.

– А ничего делать не будем. Посидит до полуночи, оклемается. Мы лицо ему не попортили. Скажет, чей он – поедем к родителям, предъявим счет, – Дрот смотрел в сторону, говорил тихо и уверенно.

– Как же он, гаденыш, нас выследил? Это надо узнать в первую очередь, – Ермила тоже задумался, потом, опомнившись, позвал жену, – Надя, принеси-ка нам бутыль. И закусить. Мы думать будем.

Жена принесла пятилитровый графин самогона, закуску и молча ушла в дом. Мужчины разлили сивуху по стаканам, молча стукнулись краями, выпили и, кряхтя, принялись закусывать. Тем временем Надя осторожно прошла в подвал, отомкнула замок кладовки и вошла к Алексею. Тот, согнувшись, сидел в углу и заплаканными глазами неотрывно следил за женщиной.

– Пошли. Только тихо. И не говори, пожалуйста, никому, что я тебя выпустила. Они меня тогда убьют. Хорошо?

– Хорошо, – прошептал Леша и пошел за Надей. Она подвела его к окну в торце подвала, открыла фрамугу, помогла Алексею пролезть в окно и шепнула:

– Сразу лезь через забор на улицу и убегай. Убегай домой и забудь сюда дорогу, мальчик!

Леша вылез в окошко, пригнувшись и прислушиваясь, прошел по цветнику, быстро перелез через довольно высокий забор и через полчаса уже был дома. Родители были еще на работе во вторую смену. Ему, как обычно, предстояло подоить козу, накормить кроликов и двух свиней. Управившись и чувствуя нестерпимую боль в спине и груди, он умылся, расстелил кровать и, только забравшись под одеяло, заплакав, прошептал:

– Вот только брат из армии придет. Пусть только скорее придет…

Уроки Леша делал за час-полтора. Четверок почти не было – одни пятерки по всем предметам, кроме рисования, пения и трудов. Родители не могли понять, почему по трудам четверка. А он знал… Вместо уроков труда, которые обычно были последними, он, быстро «слиняв» из школы, прибегал домой, переодевался и через час уже был в Бобовках. Все чаще и чаще стал прихватывать отцовское ружье, а ведь в сентябре ему исполнилось только тринадцать лет. Редкие веснушки, приносившие столько огорчений, почти исчезли. Остриженные летние выгоревшие рыжеватые кудри превратились по осени в платиновую шевелюру. Пушок пробивается над верхней губой, и голос уже ломается «под мужика». Каждое утро Леша ловко толкал над головой лом, с привязанными проволокой к его концам кирпичами, легко крутил «солнышко» на им же построенном турнике, да и в школе, приученный с детства старшим братом, не задумывался о страхе, когда надо было, отважно один на один выходил разобраться с обидчиком-старшеклассником. Дом Ермилы теперь обходил стороной, издалека поглядывая на стоящую у ворот машину и вспоминая, как на следующий день после его побега из подвала, Свист весь день крутился у школы и даже заглядывал в классы. Несколько раз видел следы машины по лесу, но и не оставил желание поймать браконьеров и наказать их, как можно сильнее…