Эти люди привлекали мое внимание; меня поражали их манеры и поведение; ездили они в повозках, похожих на индейские, вели себя по-мальчишески весело, что вообще очень характерно для американцев с запада.

Одевались они почти одинаково: костюмы из дорогой черной ткани, белые рубашки, сатиновые жилеты, булавки для галстуков с бриллиантами. У всех густые, но аккуратно подстриженные бакенбарды; у нескольких усы. Волосы падают на плечи; у большинства отложные воротники, обнажающие здоровую загорелую кожу горла. Меня поразило их сходство. Лица не похожи друг на друга, но одно и то же выражение глаз: несомненно, признак одинаковых занятий и опыта.

Может, они охотники? Нет: у охотников белые руки, на пальцах кольца с дорогими камнями, жилеты веселых расцветок и в целом вся одежда гораздо ярче и элегантней. Больше того, у охотника не бывает такой свободной и спокойной уверенности. Он опасается так себя вести. Он может жить в отеле, но будет оставаться тихим и незаметным. Охотник – хищная птица; подобно всем хищным птицам, он обычно молчалив и держится одиноко. Эти люди не из такой породы.

– Кто эти джентльмены? – спросил я у человека, сидевшего против меня, и показал ему на людей, о которых говорю.

– Люди прерий.

– Люди прерий?

– Да, торговцы из Санта-Фе.

– Торговцы! – удивленно повторил я, не в силах связать их элегантность с представлением о торговцах или о прерии.

– Да, – подтвердил мой собеседник. – Рослый красивый мужчина в середине – Бент, Билл Бент, как его называют. Джентльмен справа от него – молодой Саблетт; тот, что слева, один из Шото, а рядом с ним известный Джерри Фолджер.

– Значит, это и есть знаменитые торговцы прерий?

– Совершенно верно.

Я сидел, глядя на них с еще большим любопытством. И заметил, что они смотрят на нас и что я – предмет их разговора.

Вскоре один из них, удалого вида молодой человек, отделился от этой группы и подошел ко мне.

– Это вы спрашивали о мистере Сент-Врейне? – спросил он.

– Да.

– О Чарльзе Сент-Врейне?

– Да, это его имя.

– Это я…

Я достал письмо с представлением и протянул джентльмену, который взглянул на него.

– Мой дорогой друг, – сказал он, сердечно пожимая мне руку, – очень жаль, что меня здесь не было. Я сегодня утром приплыл вниз по реке. Как глупо, что Уолтон не написал Биллу Бенту! Давно вы здесь?

– Три дня. Я приплыл десятого.

– Клянусь богом, вы потеряли время! Идемте, я вас познакомлю. Это Билл Бент. Это Джерри…

И в следующее мгновение я пожимал руки торговцам; я узнал, что мой новый друг Сент-Врейн из их числа.

– Это первый звонок? – спросил один из них, когда в галерее прозвучал громкий удар гонга.

– Да, – ответил Бент, взглянув на свои часы. – Как раз время ликера. Пошли?

Бент направился в салун, мы все за ним.

Начиналась весна, и появились листки молодой мяты; по-видимому, этот ботанический факт был хорошо известен моим новым знакомым, потому что все они заказали «мятный сироп»[3]. Пока этот напиток готовили, пока мы его пили, второй удар гонга позвал всех на обед.

– Пообедайте с нами, мистер Халлер, – пригласил Бент. – Мне жаль, что я не познакомился с вами раньше. Вам бы не было так одиноко.

Говоря это, он направился в зал ресторана в сопровождении товарищей и меня самого.

Не стоит описывать обед у «Планерса», со стейками из оленины, с языком бизона, с «цыплятами прерий» и деликатесным гарниром из лягушечьих лапок с юга Иллинойса. Нет, я не стану описывать этот обед, а вот то, что за ним последовало, боюсь, должен описать.

Мы сидели за столом, пока не остались одни. Скатерть убрали, и мы курили «регалии»[4] и пили мадеру по двенадцать долларов за бутылку! Мадеру заказал кто-то один, и не одну бутылку, а целые полдюжины. Это я помню хорошо; помню также, что, когда вынимал винную карточку или карандаш, все это у меня отнимали.