После водопоя Игрень с ожесточением принялся за траву, а я, пожевав баурсаков, пошел поглядеть на необычайную могилу, да кстати и сориентироваться, куда меня занесла охота, потому что на карте не значилось никаких могил и родников.

Могила была сильно повреждена людьми и временем. Зубцы на стенах призмы округлились, рёбра сгладились, а в проеме входа, заложенного сырцовым кирпичом, зияла брешь, через которую я пролез в могилу. Благодаря солнечным лучам, проникавшим через отверстие верхней части конуса, внутри было светло. Посредине возвышалось глинобитное надгробие в виде четырёхгранной плоской призмы. На длинном боку ее, от земли до крыши, чернела дыра, ощерившаяся остатками каркаса из тонких березовых стволов.

Я швырнул вглубь обломок кирпича. В ответ раздался глухой стук, потом послышалось шипение, щёлканье… Гадюка, а может, ночная птица пряталась в потемках. Копаться в могиле из пустого любопытства я не решился и поворотил назад. Какой знатный человек успокоился под этим монументом и почему похоронен здесь в пустынном мелкосопочнике?

Могила стояла на площадке над руслом лога, по которому тянулись узкие промоины – овражки. Чтобы засечь могилу, надо было подняться на борт лога и разглядеть в бинокль ориентиры. Я махнул через овражек, но сорвался и сполз на дно. В обсыпавшемся светло-буроватом суглинке мое внимание привлекло белое пятно. «Не иначе, как обломок мрамора» – подумал я, склонившись, и поднял… полированный предмет, напоминавший двояковыпуклую линзу, побольше спичечной коробки. Противоположные сегменты были срезаны. На одном из срезов виднелся овальный контур, прочерченный тончайшей темной линией, а в центре торчал неровный выступ-шейка. С этой шейки, видимо, сорвали головку. Похоже было, что это – крышка, тщательно притертая к стенкам пустотелой линзы. Предмет казался легковатым для сплошного камня. Что за штука? И тут я вспомнил овальную роговую табакерку, которую когда-то стащил у деда, потом – чиханье, слезы и взбучку за рассыпанный табак. В самом деле, каменная табакерка! Я потряс ее, но никакого звука! Пустая, а может быть, доверху набита табаком?

Открыть коробочку не представлялось никакой возможности. Попробовал концом ножа. Ничего не вышло – осталась лишь царапина. Острый край шейки чуть-чуть просвечивал зелёным цветом. Что в табакерке и кто, когда и при каких обстоятельствах обронил её у подножия могилы – вот вопросы, которые я задавал себе, когда возвращался к роднику.

Игрень встретил меня тихим ржанием, но стриг ушами, подняв голову, словно кого-то чуял в сопках. Я подтянул подпруги и, когда вскочил в седло, конь опять насторожился. Что за чертовщина!

Я повернул на север – к Сарысу. Солнце стояло уже над краем Шоуль-Адыра и ветер заметно стих. На мелкосопочнике лежали причудливые тени. Копки на западе – на вершинах сопок – выдавались резко. Казалось, это не столбы из камня, поставленные неизвестно чьей рукой, а люди – всадники, следившие за моим маршрутом.

Вот на гребне длинной сопки – четверка странно сближенных копков. «Зачем поставили их в ряд?» – подумал я и провел биноклем, ощупал склоны. Что за наваждение! Никаких копков! Куда они девались?

Когда подъехал к пустому гребню, меня словно кто-то дернул в сторону. Здравствуйте! Направо рядом – два копка, которых раньше не было! Я посмотрел налево и там… два копка, но ближе, – не далее полукилометра! Один зашевелился… Ба! Верховые! Я прильнул к биноклю.

Это были казахи в малахаях и чёрных ватниках. Они глядели на меня, приподнявшись на стременах, и выставляли ружья. «Наконец-то, баранкуловские молодцы!.. – кольнуло в голову. – Следят за мной…»