Еще один постоялец вошел в столовую и устроился неподалеку от молодого человека. Этот новый обедающий тоже был молод – не старше тридцати трех – и обладал тем типом внешности, который Диксону всегда хотелось иметь. Он был высоким и худым, даже жилистым; лицо его было тонким, изящной лепки и настолько загорелым, что волосы над ним казались странно светлыми; руки тоже были загорелыми и красивой формы, но его предплечья, насколько позволяли разглядеть манжеты рубашки, были излишне мускулистыми, будто у кузнеца. Глаза его были светло-голубыми, словно они слишком часто смотрели на солнце, а маленькие усики – цвета соломы. Голос у незнакомца оказался тихий и приятный, а слова он выговаривал отчетливо, словно иностранец.

Он производил впечатление человека, расположенного к беседе, но, к разочарованию Диксона, диалог вышел односторонним – его участие в разговоре ограничивалось одними вопросами. Новоприбывший проявил недюжинное любопытство, он хотел узнать об округе буквально всё: кто и в каких домах живет, каково расстояние между деревнями, какие суда стоят в какой гавани и прочее в том же духе. Приятно улыбаясь, он забросал Диксона множеством вопросов, на которые тот не знал ответов. Подозвали хозяина гостиницы, тот оказался более информированным и ответил почти на все вопросы, кроме одного: когда его спросили, есть ли в округе дом под названием Даркуотер, хозяин огорченно покачал головой и ответил, что не знает такого. Спрашивающий был явно разочарован.

Литературный юноша участия в разговоре не принимал, а рассеянно ковырял вилкой в тарелке с форелью, не отрывая глаз от книги. Форель, как оказалось, выловили сегодня именно те рыболовы, что присутствовали в зале, и сейчас на другом конце стола они в красках расписывали процесс ее поимки. Юноша попросил у хозяина добавки и получил ее, но от последовавшей затем баранины отказался, удовольствовавшись сыром. Диксон же и его любопытствующий «собеседник» съели все, что было перед ними, и закончили ужин стаканом портвейна, повернувшим разговор на тему Испании и ее красот. Затем третий постоялец встал и откланялся, оставив Диксона, любившего после ужина задержаться за столом подольше, в обществе студента-ихтиофага.

– Интересная? – кивнул Диксон в сторону книги.

Молодой человек покачал головой и показал ему имя на обложке.

– Анатоль Франс. Раньше я был от него без ума, но теперь он, похоже, исписался. Австралиец, – без связи с предыдущим добавил юноша, кивнув на только что освободившееся за столом место.

– Почему вы так решили?

– Хорошо их знаю. На всем земном шаре не сыскать других таких худых красавцев. Я был по соседству с ними в сражении у деревни Позиер на Сомме и видел, как они дерутся. Мой бог! Отличные ребята! Конечно, время от времени и среди них попадаются уроды, но большинство из них похожи на Феба Аполлона.

Мистер Макканн по-новому и с уважением посмотрел на своего соседа, поскольку юноша вовсе не выглядел ветераном каких-либо сражений. Сам Диксон во время войны был горячим патриотом, хотя и не нюхал пороха лично, но многие из сыновей и племянников его знакомых прошли через армию и окопы, так что военная служба не казалась ему чем-то отвлеченным. Охоту на львов в Африке или на бандитов в Мексике он мог бы еще посчитать экзотикой, но танки и самолеты были теперь обыденностью во всем мире. Однако представить своего собеседника на поле хоть какого-нибудь сражения, даже самого небольшого, мистер Макканн определенно бы затруднился. Молодой человек, сидевший перед ним, был худым, высоким и немного сутулым; глаза у него были карие и, казалось, довольно близорукие, неопрятные волосы, как и почти сходящиеся над переносицей брови были черного цвета. На нем были бриджи из голубовато-серого твида, бледно-голубая рубашка с воротником и темно-синим галстуком – то есть, одежда в такой цветовой гамме, которая была слишком сложной, чтобы казаться естественной. Диксон посчитал бы его художником или корреспондентом какой-нибудь газеты, типажом для него знакомым и интересным. Но теперь получалось, что эту классификацию следовало пересмотреть.