Помощник прокурора и опер радостно переглянулись в предчувствии хорошего обеда. Сто пудов, Константин и «поддачу» выставит. Егеря вопросительно уставились на начальника.
– Спасибо, Костя. Вы-то можете и перекусить, знаю, человек ты хлебосольный. Но мы пока пойдем по деревне прогуляемся. Сдается мне, и мы на свежину нарвемся.
– Леша! Не занимайся ерундой. Пусть егеря твои пробегутся. Ты, что уже, зазнаешься? Впадлу тебе наша компания?
– Да брось, Константин. Я ж говорю, пойду по Зубровке; вон и Болохин что-то сказать хочет, вижу. Мой УАЗ остается, если что – вызову на подмогу по рации…
Алексей обошел машины, подошел к старшине. Тот, жестикулируя и показывая на деревню, что-то негромко сказал охотоведу.
– Все, мужики. Вперед. Ты, Миша, и ты, Николай, попытайтесь от разъезда идти по каплям, даже если потеряете след – ищите по лошадиным копытам, по санному следу. А мы с Петровичем пойдем сразу к одному двору. Может, прет нам сегодня?
Миша и Николай вернулись к переезду, а Алексей с Сашей Болохиным пошли прямо по деревне, приглядываясь к следам. Скоро они открыли калитку добротного деревенского подворья. Собака на цепи хрипела и захлебывалась от лая. Пройдя немного во двор, обнаружили большие красные разводы в снегу. У собачьей будки валяются кости. Хозяева не выходят. Болохин палкой загнал собаку в будку. Алексей быстро прошел на крыльцо, остановился. Саша успел выхватить мосол и принес на крыльцо.
– Вот и свежина, Алексеевич!
– Да, Саша, Петрович! – рассматривая кусок позвоночника, ухмыльнулся Алексей, – свежина, это точно ты сказал!
Алексей и Саша вошли на веранду. На столе стоят стаканы, пустые бутылки, сковорода с застывшим на холоде жиром. По углам валяются отрезы и обрывки целлофана, некоторые из них в крови.
– Ну вот. Я же говорил, у меня нюх! – Петрович полушепотом обратился к Алеше. – Пировали! – Подошел к столу. Понюхал бутылки:
– Самогонка. Сахарная.
– Ладно, Петрович, – почему-то улыбаясь, остановил его Алексей, – вон посмотри в корыто, что пленкой закрыто, я уже отсюда запах чую…
Петрович подошел к стоящему в углу корыту, откинул пленку:
– Кишки! Ну и что?
– А то, Петрович, что это домашний кабан, и кишки, значит, тоже домашние.
– Точно. Теперь вижу, вон за буфетом голова осмаленная и ноги. Так что, пойдем?
– Нет, Петрович. Из бутылок ты запах слышишь? Да! А я «свежачок» чую. Пошли в хату.
Они открыли дверь в хату, вошли и остановились. Слева в маленькой кухоньке на газу стоит самогонный аппарат, газ включен, струйка течет из змеевика, … и никого нет. Зайдя в другую половину хаты, нашли спящего на диване пьяного хозяина, который под звук включенного телевизора и перебора «на грудь», ни лая собак, ни шагов вошедших гостей не слышал.
– Вставай, дружище. Брагу у тебя поперло в змеевик. Испортил всю малину.
Хозяин, еще не разглядев толком гостей, бросился к аппарату. Здесь все было в порядке, и он, разъяренный, обернулся и хрипло пробормотал:
– Вот, черт, приснул трохи. А вы чего?
Болохин в милицейской форме первым принялся «будить» хозяина:
– А ты что, не видишь? Собирайся, поедем в город, сначала в вытрезвитель, ну а потом – под стражу. Где хозяйка, зови!
Опомнившись, хозяин рванул к умывальнику, ополоснул лицо:
– Товарищ милиционер. Так я ж не на продажу. Для себя вот трохи. А жена в городе. Кабана мы вчера своего забили, так она с зятем и дочкой на базар повезли.
– А насчет кабана – это отдельный разговор. Знаем, что тут у вас в Зубровке дичью промышляешь только ты один, – охотовед достал из кармана клок волос дикого кабана, – это мы у тебя во дворе нашли. Сейчас будем звонить в город, чтоб арестовали мясо на базаре на проверку. И жену с зятем и тещей заодно!