– Как и сколько – это наша проблема, пусть у тебя голова об этом не болит, – Павел Павлович, опережая напарника, поднял ладонь, придавил ею воздух, – надо сговориться, где и когда? Доставка бесплатная, за доставку мы с Егорычем ничего не берем, за остальное же готовь юэсейские банкноты…

– Они уже готовы. Ждут!

– С изображением президента Вашингтона?

– Не знаю. Изображен там кто-то…

…Прапорщики привезли оружие черной, без единой звездочки ночью в особняк, который снимало товарищество «Горная сосна», загнали уазик, на котором приехали, во двор, там выгрузили автоматы. В обмен получили пачку стодолларовых купюр. Молча хлопнули по рукам, там же, во дворе, под открытым черным небом, выпили по стопке водки – за удачу, – закусили крохотными, хрустящими, как молодая репа, солеными огурчиками.

На прощание Егорыч спросил у Пыхтина, – несмотря на присутствие Шотоева, он считал его старшим в команде:

– Ну что насчет пистолетов решили?

– Решили, – выступил вперед Бобылев, сплюнул пристрявший к губам огрызок огурца, – два «макаровых» и два «ТеТе» с глушителями.

– Заказ принят, – сказал Егорыч, – через два дня будет выполнен. Привезем сюда же.

– Сюда не надо. Лучше встретимся в городе, – предложил Бобылев. Он, как понял Пыхтин, невесть откуда почувствовал опасность. Нюх он имел острый, Пыхтин ему доверял.

– Можно и в городе… Какая разница? Нам, татарам, все равно…

– Знаю я эту пословицу, – отмахнулся Бобылев, – еще со школьной скамейки. А может, даже и раньше.

Пыхтин, поймав вопросительный взгляд Егорыча, улыбнулся успокаивающе: все, мол, в порядке.

Прапорщики забрались в свой, тяжело заскрипевший рессорами уазик и укатили домой. Бобылев мрачно посмотрел вслед красным огням стоп-сигналов, удаляющимся в глубину пустынной черной улицы, помял пальцами подбородок.

– Очень хочется мне сделать одно дело…

– Какое?

– Пристрелить этих двух падальщиков и закопать на берегу Кубани.

– А патроны нам кто будет поставлять? Пушкин?

– Найдем другой источник. Да потом можно сделать запас поприличнее, а прапоров… – Бобылев издал выразительный звук.

– Ты думаешь, они этот вариант не просчитали и не имеют никаких подстраховочных концов?

– А мне плевать, что они имеют или не имеют. Плохо то, что они знают наш адрес.

– Плохо, конечно, но убирать их сейчас рано. Уберем позже.

– Да потом, такие воры, как эти прапоры, часто заваливаются. А прапоры как пить дать завалятся. И первым делом выдадут нас.

– Не успеют выдать, – успокаивающе проговорил Пыхтин, – мы им печенки вырежем гораздо раньше.

Бобылев хорошо понимал одно: людям нельзя давать застаиваться, нельзя, чтобы они пребывали в состоянии лени, сонного покоя, ничегонеделанья, разглядывания по телевизору цветных картинок. Провели первую операцию с богатым греком – надо проводить вторую. Иначе народ обленится, зажиреет на хороших харчах и фирменной выпивке.

Бобылев собрал свою группу на совет и спросил в лоб:

– У кого какие есть идеи?

– У меня есть, – сказал Федорчук, огладил колени сухими крепкими ладонями, – но ежели проколемся – мне будет хана.

– Ты давай, вначале выкладывай, а потом будем сообща решать, проколешься ты или нет, – недовольно проговорил Бобылев, добавил что-то в нос – похоже, нечленораздельно выругался матом.

– Есть у меня знакомые, у которых квартира от пола до потолка забита барахлом.

– Что за барахло? Если это бабушкино подвенечное платье и съеденный молью мех – нам это по фигу, обойдемся без древнего приданого.

– В том-то и дело, что не моль и не полусгнившее подвенечное платье. Сам хозяин десять лет проработал за кордоном, был представителем Морфлота в нескольких странах и навез сюда всего столько… полный корабль, в общем, от золота и драгоценных каменьев до японской аппаратуры и итальянского хрусталя. В квартире не только полки – стены от барахла ломятся.