Обойдя все открытые для гостей уголки сада, выхожу на лужайку и замечаю на другом берегу озера белую деревянную беседку ‒ опять же в британском стиле. По логике, из нее должен открываться потрясающий вид на весь участок, и меня разбирает нестерпимое желание увидеть всю планировку в целом.

Оглядываюсь по сторонам. У сцены музыканты расчехляют инструменты, двое официантов суетятся у шатров. Меня никто не замечает. Я перепрыгиваю через фонарики и прямо по газону почти бегу к беседке.

Трава приятно щекочет щиколотки, словно я босиком шагаю по ворсистому ковру. В этот раз с босоножками Дашка угодила ‒ я их практически не ощущаю.

За озером вижу еще один дом. Скорей всего, это домик для прислуги. Окна в нем темные, так что меня никто не увидит.

Запрыгиваю в беседку. Она стоит на сваях прямо в озере, почти со всех сторон окруженная водой. Внутри обнаруживается небольшой цветастый диванчик, два плетенных кресла и столик для чаепитий. Милое местечко, но главное – это вид. Я угадала: он фантастический! Тот, кто установил беседку в этой точке участка, знал об этом наверняка.

Я облокачиваюсь на перила и любуюсь. Вижу, как переливается огнями хозяйский особняк. Над ним гудит рой сотен голосов, доносится смех и негромкая лаунж-музыка. От дома через сад к озеру ведут ступени, подсвеченные массивными свечами. На лужайке полукругом стоят миниатюрные шатры, в них тоже зажгли свечи в стеклянных подсвечниках. Пожилой скрипач в смокинге и юная виолончелистка в воздушном платье начинают играть что-то знакомое и нежное.

Красивый дом, чудесный сад, приятная музыка и улыбающиеся люди – этот, казалось бы, изначально испорченный вечер начинает мне нравится.

‒ Отважная сойка-пересмешница думает, как поджечь этот Капитолий? – слышу за спиной насмешливый голос, и созданная в моем воображении идиллия рушится в одночасье.

Глупое сердце разгоняется, спотыкается и бухает куда-то вниз. Пальцы рук немеют, во рту пересыхает… какого-то черта меня полностью парализует.

Это он. Шагов не слышу, но чувствую, как он приближается. Надо бы повернуться, но не могу, а он уже рядом. Настолько, что я улавливаю крышесносный запах его парфюма. Это что-то древесно-мховое, немного цитрусовое, мускусное, едва уловимо кожаное и абсолютно развратное. Сама бы таким пользовалась с удовольствием, пусть бы все вокруг поумирали от желания нюхать меня.

‒ Ты все-таки приехала, Птичка, – не спрашивает, самодовольно утверждает. Сдержал обещание, пробил меня и фамилию узнал, раз птичкой дразнит.

Бежать! Первая здравая мысль, которая, увы, приходит с большим опозданием. Впереди вода, позади ‒ беда. Что выбрать?

‒ Жаль, что я не птица, улетела бы, ‒ только думаю, но получается, что произношу вслух. В критических ситуациях мой речевой аппарат сам решает, когда ему включиться или выключиться. Бывает, ляпну что-нибудь, а потом приду в себя и удивляюсь, как могла такое сморозить.

‒ Я ждал тебя, Софи-Соня, ‒ урчит он своим кошачьим голосом.

Сердце выныривает из небытия, но не может найти свое место и колошматит теперь по вискам.

Несмело поворачиваюсь и тут же забываю, как дышать. Он стоит так близко и так чертовски хорош в своей белоснежной рубашке, что лучше бы мне его не видеть.

‒ А ты что здесь делаешь? Разве тебе не нужно быть с гостями и со своей девушкой?

Спрашиваю и сама себе удивляюсь. Ну откуда этот претенциозный тон? Вообще-то, он здесь хозяин и может находиться, где ему вздумается. А я гуляю там, куда гостям вход запрещен.

‒ Там так пафосно и скучно, – усмехается он и делает последний шаг, приближаясь почти вплотную. Смотрит мне прямо в глаза и на выдохе добавляет мурлыкающим полушепотом: «Здесь, с тобой, гораааздо интересней».