Измайлов благоразумно не откусывал от плюшки, пока я говорила. Молча поднял густые брови.

– В смысле, нет у меня знакомых в криминальной среде.

– С этого бока мы зайдем сами, не напрягайся, Поленька. Ты про «хмыря», про «хмыря».

Я уже прокляла себя за то, что ляпнула эту глупость. Но отступать не хотелось.

– А вдруг он бедный? Прямо-таки нищий? У таких тоже иногда возникает зудящее любопытство: что завалялось в карманах трупа? На залог он действительно не наскреб. И с отморозками не собирался расплачиваться. Наделал из газет этих… Как называется, когда в пачке сверху и снизу настоящие купюры, а внутри бумага? Куклы? Вот их он в сумке положил бы в камеру хранения…

– Не фантазируй, не трать силы. У него были ключи. После осмотра квартиры, он мог дождаться ухода Ивана и свободно добраться до коробки.

– А вдруг он мертвецов боится?

– Детка! – строго воскликнул Измайлов, до которого, кажется, потихоньку доходило, что я порю чушь сознательно.

– Ладно, ладно. Но почему ты исключаешь, что ключей у него в четверг утром не было? И до вечера пятницы он их искал. Вернее, дубликаты, которые кто-то сделал. Слушай, наверное, это Петр. Он свернул Сереброву шею, а в карманы не слазил. И послал «хмыря» на разведку. Да, тот отрапортовал, и Петр нанял…

– Опять ты за свое! Слазил Петр в карманы, пусты они.

– А «хмырю» сказал, мол, не слазил. Обманул, понимаешь?

– Нет, – тихо признался Измайлов. – Но очевидно, что сегодня не твой день, детка. Я рассчитывал на свежий взгляд, а ты сидишь с закрытыми глазами и бредишь. Какие-то нищие разведчики мерещатся.

Пора было сдаваться. С первого захода у меня не получилось.

– Вик, предположим, я сморозила глупость. Но можно и серьезно. «Хмырь» принадлежит к богатому окружению Сереброва и знает про убийство. Сдуру или по крайней необходимости убедиться в целости и сохранности коробки с телом встретился с Иваном в квартире. Но снять ее даже без договора, как Петр, не решился.

– Почему? – взвыл Измайлов, который начал благосклонно улыбаться, услышав от меня слово «глупость».

– Чтобы хозяин его плохо запомнил. Чтобы, когда вы обнаружите труп в лесу…

– Достаточно. Наткнись кто-нибудь на труп Сереброва в лесу, мы и не догадались бы о существовании Ивана.

– Вик, обещаю все детально обдумать.

– Не стоит.

– И поделиться выводами.

– Лучше смерть. Собирайся, поедем домой. Больше тебе здесь делать нечего.

– А давай тут еще пороемся. Я, например, на антресоли не заглядывала.

– Наши заглянули. Везде.

– С Иваном фоторобот «хмыря» составили? Он вам пригодится.

– Если я так и считал, то ты меня блестяще разубедила. «Хмырь» к убийству Сереброва отношения не имеет.

До самого моего, то есть его порога я объясняла полковнику, что нельзя столь быстро и легко отказываться от навеянный чутьем и гением убеждений. Меня это коробило, ведь чутье и гений были моими. Он утомился и запросил пощады, то есть одиночества. Дескать, с мыслями надо собраться. Мне хотелось того же. Поэтому разошлись мы мирно, договорившись поужинать у меня.

Дома я опустилась на кухонный табурет. Сначала пыталась найти хоть какой-то смысл в том, что несла Измайлову, но не преуспела и бездумно уставилась на раковину. И этот предмет сантехники, вероятно уловивший, что впервые используется, как объект медитации, постарался соответствовать. На его внутренней стенке вдруг появились блики, необыкновенно похожие на пламя. Вот подул ветер, и оно, белое, живое, припало вниз и поползло. А вот в затишье восстало длинными текучими языками. Я заворожено поднялась и пошла к «костру». На дне раковины стояла глиняная плошка, полная воды, и плохо закрученный мною в спешке кран ронял в нее редкие капли. Солнце и вода играли в огонь. Потом небесное светило прикрылось облаком, и игра прекратилась. «Так и с расследованием получится, – подумала я. – Пока не приблизишься к причине, все будет казаться чудом».