Дама какое‑то время молча смотрела на Олега, потом быстрым движением открыла сумочку, достала глянцевый листок, выложила. На нем оказалось рекламное изображение сверкающего автомобиля. Дама надула губки, словно обиженный ребенок:

– Я хочу это. Мне надоело ездить на рухляди. А Лева – жмот. – В уголках глаз появились слезинки, дама смахнула их аккуратно, чтобы не испортить густо наложенный макияж. – Вы понимаете, это вовсе не каприз. Мне это нужно. А Лева обнаружил пропажу денег и устроил... Вы не представляете, какой он истерик!

Маленький лысый истерик! – Дама смотрела на Гринева, и в глазах ее была привычная, снулая тоска.

– Мы все устроим. Кофе?

– Лучше коньяк.

– Прошу. – Гринев достал из шкафчика дорогой коньяк, налил в широкостенный бокал. Кивнул Тому:

– Пойдем посмотрим.

В кабинете Гринева они застыли перед экраном монитора.

– Олег, я вложил ее деньги в алтырьевские бумаги. Они начнут подниматься месяца через три, не раньше. И свободных денег у нас нет.

– Ганевские акции на подъеме. Мы сольем их за час. Выдай даме ее деньги и двадцать пять процентов сверху.

– Мы потеряем... – Том поднял глаза, что‑то подсчитывая.

– Ты разучился считать, Том? По алтырьевским – долгосрочный восходящий тренд. Ха‑а‑ароший подъем. Мы наварим пятьдесят чистыми.

Том насупился:

– Все равно – это против правил.

– Ты что, хочешь, чтобы ее визит повторился?

– Нет!

– Действуй. Ничего не нарушишь – ничего не достигнешь.

Медведь и Том стоят у окна. За окном дождь. Он стекает по стеклу, делая очертания за окном дробящимся миражом.

– А ведь ты ее пожалел, Медведь.

– Пожалел? Наверное. Поменяла жизнь на дорогие погремушки. Ни любви, ни счастья.

– Да она просто стерва.

– Она просто несчастная тетка. Увязла, а времени что‑то исправить уже не осталось. – Олег проводит по лицу ладонями, сейчас оно у него такое, как было после пробуждения: запавшие щеки, лихорадочно блестящие глаза. – Как мне все это надоело...

– Жизнь такая, чего ты хочешь...

– Я? Чего хочу я? – Медведь кивает в сторону мерцающих мониторов с графиками курса акций:

– Я хочу обрушить российский фондовый рынок. До грунта.

А потом – поднять.

– Ты бредишь, Олег.

– Разве?

Звучит зуммер мобильного. Гринев подносит телефон к уху. Фразы его скупы и абсолютно бесцветны.

– Мне это уже неинтересно. Нет, и встречаться незачем.

Том косится на Гринева:

– Ты идеалист, Олег. Слишком целеустремленный.

– Слишком?.. Как говаривал один сомнительный герой, в этом мире – ничто не слишком. А целеустремленный – это ты, Том.

– Все равно... Убить рынок... Это нереально.

– Любая идея становится реальностью, если этого кто‑то действительно хочет.

Лицо Гринева отражается в стекле и видится жестким, будто высеченным из гранита.

Человек за столом откладывает резюме и внимательно рассматривает фото.

– Вы уверены в своем выборе?

– Да. Этот человек азартен и амбициозен.

– Но умен?

– Да. И потому двинет наш проект очень естественно, даже не подозревая об этом.

– И все‑таки я хотел бы услышать подробности.

– Он игрок. А игроки не чувствуют реальные финансовые потоки.

– Это главное, что повлияло на ваш выбор?

– Все по совокупности. Недавно он... потерял родителей. И это сделало его незащищенным и уязвимым. И наконец, сами родители. Его отец некогда занимал посты.

– Где?

– В Министерстве финансов, Государственном банке СССР и Внешторгбанке.

Курировал значимые зарубежные проекты.

– Да? И что это нам дает?

– Нереализованный сыновний долг и жажда общественного служения.

– Нынешние молодые люди алчны. А то, о чем вы говорите, – полный анахронизм.

– Тем не менее это так. Над его психологическим портретом работали блестящие умы.