А я расхрабрилась до такой степени, что подошла к его столу и забрала помаду. При этом мне удалось-таки заглянуть за спину шефа. Никакой грибковой живности на плинтусах я не заметила. Сей факт очень огорчил. В подавленном, но показушно-веселом состоянии я покидала Храмова, продолжавшего молчаливо рассматривать теперь уже стол, а вернее, жирное пятно на зеленом сукне в том месте, где только что лежала моя помада. Странно… Он неопрятен или пятну лет сто? Моя косметика таких следов не оставляет…

«Эх, гулять так гулять», – решила я и на прощанье вульгарно вильнула бедрами, чувствуя спиной буравчики шефа. Вдохнула, выдохнула. Шумно хлопнула дверью. Занавес!

      Второе отделение спектакля было ошеломляющим. Когда я вернулась в отдел, немая сцена затянулась минут на тридцать. Я успела растолкать по ящикам письменного стола весь свой нехитрый скарб, выпить кофе, сходить в туалет, потом покурить, еще раз выпить кофе, но уже с прикупленными сливками в буфете, куда я завернула по пути. Причем делала все процедуры нарочито медленно, а коллеги все продолжали молчаливо взирать на меня, как на привидение из одноименного фильма с любимыми актерами Деми Мур и Патриком Суэйзи.

Первой не выдержала Мила.

– И как там? – тихо спросила она.

– Сейф действительно жуткий, но скелетов не увидела, – лаконично ответила и уткнулась в компьютер, демонстративно показывая, что работа для меня – превыше всего.

Тут народ загалдел нестройным птичьим разноголосьем, каждый стал выдвигать версии случившегося, одну умнее другой. Я слушала и только посмеивалась про себя. А на душе было что-то грустно и тревожно.

Кошки не просто царапали ее, унылую мою душеньку, они драли в кровь, и этот горячий глинтвейн, с повышенным гемоглобином и перенасыщенный эритроцитами, бурным потоком разливался по венам, кипел и яростно негодовал. Ведь Храмов не оставит надежды уволить меня. Раз решил сократить должность – сократит, найдет поводы. Надо срочно продумать тактику поведения и предугадать начальственные ходы. Я за эту работу особо и не держусь, надоела она до колик, но в наше время устроиться на работу – проблема. Уж пусть хоть эта будет, а то дома я со скуки помру.

А шеф-то быстро смекнул, что живу не по средствам, добываемым трудом в нашей загнивающей конторе. Наверно, выдумал богатого любовника, наследство какое-нибудь нарисовал в воображении. Эх, где бы действительно нарыть скоропостижно скончавшегося богатого родственника с наследством или в крайнем случае здравствующего любовника?.. Так надоело вкалывать. Хочется пожить только для себя, не прилагая к этому никаких усилий. Знал бы Храмов, как тяжело сидеть ночи напролет над текстами, переводя на родной язык примитивно-дурацкие иноземные любовные истории. Я про свою подработку в конторе не распространяюсь – завистников много. Кроме Катьки да единственной закадычной подружки Риты, никто про мою вторую жизнь ничего не знает. Издательство платит не очень много за переводы, зато регулярно. На безбедное существование, конечно, маловато, но на «Эсте Лаудер» вполне хватает. И Катька у меня не ходит оборванкой. И я стараюсь марку держать, одеваясь и обуваясь не в самых паршивых магазинах.

Так и не удовлетворив любопытство беснующихся от неизвестности коллег, я стала строить баррикады из планов борьбы с моим явно надвигающимся увольнением, а заодно прорабатывать отступы, так как знала, что задуманное шефом рано или поздно воплотится в жизнь. Причем в мою жизнь, а это – немаловажно.

Неделя после посещения кабинета шефа прошла на редкость спокойно. Никто меня не дергал, ничего интересного вокруг не происходило. Казалось, что и не было разговора с Храмовым. Я расслабилась и снизила бдительность. Вот тут-то меня и подловили.