– И откуда же такие глубокие познания? Или такие камешки встречаются в желчном пузыре? – скептически поинтересовался Джонсон.

– В детстве я мечтал найти сокровища. А отец использовал мою страсть, чтобы превратить ее в знания. Так я начал увлекаться минералогией. У меня в детской коллекции был один такой. Отец подарил на день рождения.

– И что все это значит? – спросил Мак-Хольм.

– А это значит, что еще один Джон Доу[10] заляжет надолго в морозильнике морга, – пробурчал в ответ его напарник.

– Почему же Джон Доу? – спокойно заметил Демис. – Я у него в бумажнике обнаружил служебную карточку работника библиотеки. Знакомьтесь, Одиссей Джефферсон.

– Да, интересненько дежурство закончилось. Как думаешь, Артур? – потирая нос, сказал Джонсон.

– А по-моему, все еще только начинается…

– Давай, кто быстрее?!

Два подростка гнали наперегонки на своих, видавших виды, велосипедах.

– Вот увидишь, он тебе понравится. Он напоминает белого гиганта-викинга. Только в очках.

Друзья сильно удивились тому, что возле входа в библиотеку была припаркована полицейская машина.

На одной из дверей центрального входа в библиотеку была грубо нарисована вертикальная красная полоса, напоминавшая единицу.

– Оказывается, копы еще и книжки читают; а я думал, что они только штрафы за парковку умеют выписывать.

Полицейский, стоявший на входе, обратился к ним, уставшим голосом:

– Идите домой, ребята, библиотека закрыта!

– Не может быть! Одиссей, то есть мистер Джефферсон всегда держит слово. Да он даже когда простудился, приходил сюда, чтобы…

Коп глубоко вздохнул:

– Знаю, сам к нему приходил две недели назад за фантастикой. Но он сегодня не придет.

– А завтра?

– И завтра, и послезавтра. Ни-ког-да!

– Его что, уволили?

– Нет, он… – полицейский замешкался на мгновенье и, бросив взгляд по сторонам, тихо добавил, – он умер. Все, мне и так не положено разговаривать с посторонними.

– А я не посторонний! Он мой друг, – воинственно произнес маленький японец. – Не мог он так взять и умереть!

Его взгляд еще раз упал на белую дверь, испачканную на красной краской, цвет которой напоминал засохшую кровь. И тут догадка озарила лицо мальчика.

– Его убили, его убили!! А вы, а вы… Просто так здесь стоите…

И заплакал.

Полицейский растеряно смотрел на ребят и бормотал:

– Ну все, хватит. Идите же, наконец домой, не положено…

Друг маленького японца обнял рыдающего приятеля за плечи и, словно клятву, произнес:

– Когда я вырасту, Алекс, я обязательно найду убийцу!

Проходящий мимо одинокий нищий с большой тележкой из супермаркета, наполненной всяким хламом, на минуту остановился и с интересом посмотрел на мальчиков. Опустив голову, он улыбнулся.

– Время – страшный художник. Порой оно рисует на холсте обещаний настоящую жизнь.

Он знал, как будет называться его картина: «Сотворение мира» – и никак иначе. Это будет не просто очередное размалеванное на потребу публике полотно…

Это будет новая Книга Бытия!

Verita' ascoza sotto bella menzogna![11]

Сейчас, в век компьютеров, когда буквально любой предмет, стремится ими стать, от телефонов до часов, нужна Книга. Когда практически каждый дом буквально нафарширован всякой электронной чепухой, которая не только заменила обычному человеку мозги, но и сделала его безынициативным и тупым жвачным животным, сидящим перед голубым экраном и пожирающим любую информацию, как сено.

Он даже улыбнулся, представив себе рыжую корову в пятнах, похожих на белые кляксы извести, с вздувшимся, как воздушный шар, выменем, развалившуюся на потертом кожаном кресле и бессмысленно таращащуюся на шоу Опры Уинфри.