Создавалось впечатление, что если Анатоль по своей собственной шкале относил человека к любопытным персонажам или к хорошим людям, то не принимал во внимание ни социальный статус, ни ярлыки-характеристики и прочие условности. Те же, кто не пользовались его расположением и допускали непростительные оплошности, первыми узнавали об этом: он не утруждал себя ни малейшими усилиями, чтобы сглаживать неловкости и оставаться приветливым. Возможно поэтому знающие его люди либо восхищались им (и таких было большинство), либо на дух не переносили. Существование последних Фая объясняла себе исключительно их собственными изъянами и искренне полагала, что не прощали странности и шероховатости характера Анатолю только те, кто в силу собственной ограниченности не разглядели его незаурядную личность, или же те, кто не умели без обиды и без зависти восхищаться интеллектуальным превосходством в других. Сама же она, считая своего друга редким умницей, даже талантом, с легкостью закрывала глаза на то, что могла бы принимать за мелкое хамство или высокомерие, и простодушно очаровывалась притягательной самодостаточностью человека, который знал, что вел себя порядочно, а потому не собирался считаться с мнением недовольных, уж тем более угождать им.

Познакомила их Эльвира. Тот случай, когда обоюдно приятное первое впечатление с первых же минут безошибочно подсказывает, что дружбе быть. Сложно выделить другое событие или промежуток времени, после которого Фаина и Анатоль стали близки – обоим казалось, что они подружились с первой же встречи, а годы лишь укрепляли их теплые доверительные отношения.

Не считая тусовки и встречи в компании, они проводили много времени и наедине: гуляли по городу, смотрели фильмы, играли в шахматы или просто разговаривали под пиво, вино и незатейливые закуски. Во время этих разговоров Фая чаще всего задумывалась о том, как большой удачей оказалось для нее знакомство с приятелем Эльвиры. Дело в том, что в прежнем ее окружении она обычно чувствовала себя начитаннее и подкованнее всех других ребят. Подруги ее тоже много читали и в каких-то вопросах разбирались даже лучше, поэтому она их уважала, но все же считала за равных и не признавала за ними интеллектуального превосходства. С Анатолем все обстояло по-другому: Фая не сомневалась – парень прочитал, знал, понимал намного больше и разбирался в большинстве вопросов намного лучшее ее. Ей нравилось, что он умнее, и поэтому она ночи напролет могла обсуждать с ним политику, экономику, литературу, психологию, мужчин, женщин, президента, новинки, музыку, выставки, спектакли, Вторую мировую войну, Бродского и «Что? Где? Когда?». Вместе с тем их захватывающие многочасовые беседы не то, чтобы утомляли, но наступал момент, когда у нее возникало ощущение пресыщенности интересными темами. Перейти к бытовым или заниматься каждый своими делами, не разговаривая, в таких ситуациях казалось странным – они ведь не муж и жена. По всей видимости, и Анатоль тоже чувствовал подобный дискомфорт. По крайней мере, достаточно Фае было сказать полушутя: «Ну все, я от тебя устала», тот безобидно отвечал: «Давай, отчаливай» или «Понял, отваливаю», и они расходились. Потом через какое-то время снова пересекались – просто так или по поводу, вдвоем или в компании.

Странным образом, ее чувства к нему пусть и не исчерпывались уважением, восхищением, гордостью и привязанностью, но все же не имели ничего общего с влюбленностью, во всяком случае с той влюбленностью, когда хочется обладать человеком и сделаться с ним парой.

Она по нему редко скучала, но если случалось, то, нисколько не стесняясь в этом признаться, звонила с предложением встретиться. Она любила его больше, чем двоюродного брата, да и вообще всех знакомых парней, но жить вместе и видеться с ним каждый день ей не хотелось. Как не хотелось ни общей кровати, ни общих детей. И она понимала, что все это было взаимно.