А потом испугался. Испугался, видя, как во всё горло рыдают взрослые. Как истерично они рвут на себе клочки волос, как падают на пол и замирают без чувств. Он видел, как увозили старого соседского деда, как трагедия вошла в дом бабы Нюры и как все они, испепелённые горем, приходили к нам, плакали, кричали, снова падали на пол, бились в отчаянии. Слышал и как кляли страшную систему, но кляли не прямо. Он видел, как забрали потом всех этих клянущих, понял всё по воплям Нюры, сам вместе со всеми рыдал и просил меня никогда не уходить от него. Когда я говорила с ним о том, что такое горе может заполонить каждую семью, он резко убегал в подвал. На следующий день Огонёк задавал мне вопросы, почему наши соседи не сделали ничего плохого, а их наказывают. Я говорила, что это плата за грехи. Рассказывала, что такое грехи и кто может называться грешником. «Но ведь наши соседи не были такими», – удивлялся сын. Это противоречие жило в нем и грызло его острыми клыками со всех сторон. А потом и меня…

– Он испугался и убежал, верно, Роза? И ты не в силах была бы его удержать, даже если бы… если бы любила его… Роза, ты ведь не любила его? – я резко переключалась с рассказов об Огоньке на Розу. – Роза, ты ведь не любила его!? Отвечай, Роза!? Ты ведь постоянно избегала его, брезгливо отталкивала, если он к тебе подходил, он мешал тебе жить, мешал дышать, мешал быть свободной. Это так, Роза!? Роза, почему ты не любила Огонька… – слезы градом летели на пол, я сидела на голом полу и трясла покосившуюся кроватную ножку. Мне было жаль больную Розу и одновременно я сходила с ума по пропавшему сыну. Я не держала зла на сестру, но временами на меня нападали зверские эмоции. Они ели меня изнутри и сжигали во мне все человеческое до последней капли. Порой мне было не под силу их контролировать и я, подобно кровожадному врагу, срывала всю эту слизь на близкого мне человека. С каждым днём мысли становились все объёмней, все сложнее, все запутанней. Я боялась, что они полностью завладеют мной. На что я способна, будучи в таком состоянии?! Припадки заканчивались быстро. Но главное, что меня успокаивало, это темп биения моего сердца.

Я снова положила руку на левую сторону груди и застонала.

– Прости меня, Роза. Ради Бога, прости.

Роза понимающе положила свою высохшую руку мне на плечо. Я молча встала и ушла на кухню. Мне было непереносимо стыдно. Мне не хотелось разговаривать, не хотелось обсуждать произошедшее, что—то внутри мне подсказывало убраться. На столе лежала сестрина икона Чудотворца. Я посмотрела на святой лик, зажгла старый огарок и прошептала:

– О Господь мой, Создатель мой, прошу помощи Твоей, даруй исцеление рабу Божьему, сыну моему, омой кровь его лучами Твоими. Только с помощью Твоей придет исцеление ему. Прикоснись к нему силою чудотворною, благослови все пути его ко спасению, выздоровлению, исцелению. Подари телу его здравие, душе его – благословенную легкость, сердцу его – бальзам божественный. Боль отступит, и силы вернутся, и раны заживут его телесные и душевные, и придет помощь Твоя. Лучи Твои с Небес дойдут до него, дадут ему защиту, благословят на исцеление от недугов его, укрепят веру его. Да услышит молитву сию Господь. Слава и благодарность силе Господа. Аминь.

Казалось, лик святого умиротворил во мне вопиющую дикарку—мать и дал немного сил и надежды. Завтра будет новый день. Завтра я снова буду искать сына. Аминь.

На следующий день я поставила себе задачу обыскать окрестности посёлка. Ежедневно я считала своим долгом выполнять поставленные самой собой установки и, если таковые были сделаны, день был прожит без истерик. Утром я накормила Розу, собрала в дорогу немного воды и вышла на воздух. Времени у меня было немного, ведь к обеду нужно было вернуться – Роза не могла обходиться без меня подолгу. За это время я уже несколько раз порывалась пойти на несколько часов, но сестра страшно стонала и, тем самым, видимо, молила не оставлять её одну. Мне было так горько и страшно, я разрывалась между самыми родными людьми в мире, находилась между двух огней… Ах, если бы я знала, о чем думает сейчас сестра, если бы чувствовала, какая расплата готовится мне сверху… Но.