В уединенье близ Москвы вселился,

Оттуда я и паствой управлял.

Обвинитель (епископ):

– Сей недостойнейший архиерей

Был столь суров в дни своего правленья,

Что множество почтеннейших людей

Подверг взысканиям и даже отлученью.

Патриарх Никон:

– Да, я горяч, признаться, по натуре —

Не раз гонял волков в овечьей шкуре.

Я строг к священству: пастырь свят быть должен.

Но лишь к себе я бесконечно строже.

Обвинитель (другой):

– Я подсудимому вменяю в преступленье:

Нагромоздил церковные реформы,

Не пощадил само богослуженье.

Стал выправлять каноны, стили, нормы

И даже наше крестное знаменье!

Его в расколе следует винить

И, как врага всей Церкви, осудить!

Патриарх Никон:

– Ревнитель веры, или ты не знаешь,

Что не меня – собор ты обличаешь!

Ты приписал мне всю эту реформу,

Но ведь решенье принято соборно.

В невежестве трагедия народа:

Страданья он приемлет веры ради,

А дело лишь в бессмысленном обряде.

Обвинитель:

– Он величал себя «великий государь»,

Дерзая тем на царское величье,

Что патриарху вовсе неприлично.

Патриарх Никон:

– О, нет, не сам я это званье принял!

Царь умолил сей титул взять мне,

За то, что спас его семейство в Вязьме.

Епископ Газский Паисий Лигарид:

Костюм его таков: ряса и крест, как у православного епископа, а головной убор как у католиков (похож на папскую тиару, или как у кардиналов). Он выбрит. Вообще, фигура несколько театрализована, почти сатирична.

– Наияснейший, христианнейший царю,

Я весь от возмущения горю!

Кощунственно и ради поруганья

Присвоил сей лихой архиерей