– Чем обязан такому раннему визиту, господин майор?

Немец не ответил, продолжая отдавать команды подчинённым. Солдаты кинулись к церкви, часть из них забежала в домик священника.

– Это как понимать? – комендант, наконец, обратил внимание на священника, указав рукой в сторону машин.

И только сейчас отец Василий заметил стоящего чуть в стороне политрука с низко опущенной головой под охраной двух автоматчиков и всё понял.

– А вот так и понимайте, майор, – батюшка приосанился, гордо, с вызовом посмотрел в глаза офицеру. – Ваша мощь и ваша сила разобьётся о нашу веру в добро и справедливость, о нашу любовь к Богу и к Родине. И уж тут вы бессильны, как бы ни старались отделить нас друг от друга.

– Всё, время дискуссий кончилось, начинается время действий, – комендант отдал команду, и тут же солдаты схватили батюшку, поволокли к церкви.

У стены уже стоял раввин Авшалом Левин, девчонку и солдатика немцы уводили к машинам.

Раввин и православный священник встали рядом, плечо к плечу у стены храма.

Вдруг из дома вышла матушка, отошла несколько шагов, повернулась, перекрестила домик и, гордо подняв голову, пошла к церкви. Немецкий солдат кинулся за ней, ухватил за плечо, стараясь задержать.

С удивительной для её возраста сноровкой вырвалась из рук врага.

– Изыди, антихрист! – даже замахнулась на него и снова продолжила свой путь.

Солдат остановился, с недоумением посмотрел в сторону начальства.

Комендант безразлично махнул рукой, и тот оставил в покое старушку.

– Зачем, матушка? – отец Василий кинулся навстречу, обнял за плечи. – Ступай в дом, Евфросиньюшка. Вот попрощаемся, и уходи, матушка.

– Какой же ты, батюшка, неисправимый, – женщина встала рядом с мужем. – Ты на этом свете без меня дня прожить не мог, а кто ж за тобой ухаживать будет на том свете?

Прямо напротив пленников немцы установили на сошках пулемёт.

Политрук Рогов, санинструктор Логинова и рядовой Исманалиев стояли чуть в стороне под охраной солдат. Комендант расхаживал перед ними, постукивая зажатыми в руке перчатками по голенищу сапог.

У него в голове уже зарождался план, сценарий расстрела.

Дать команду своим солдатам – банально, просто, не будет того внутреннего удовольствия от проделанной работы, когда не вносишь в неё творческое начало. А душа должна испытывать комфорт, удовлетворение, наконец, гордость за себя как за человека неординарного, как за творческую личность.

– Я даю вам шанс остаться в живых, – майор Вернер остановился, окинул взглядом стоящих перед ним пленников. – Тот, кто вот сейчас выйдет из строя, ляжет за пулемёт и расстреляет врагов великой Германии, останется жить, я отпущу его сразу же на все четыре стороны. Слово немецкого офицера! Ну?

Пленники стояли, опустив головы.

– Ты, – майор ткнул рукой в грудь рядовому Исманалиеву.

Тот вздрогнул, вышел из строя.

– Ну, солдат? Я помогу тебе переправиться через линию фронта, и ты уйдёшь к себе в свои горы. А можешь остаться и здесь, решай. Ну?

Азат повернулся к товарищам, сделал шаг вперёд и с силой ударил ногой политруку в пах.

– Шайтан! Шакал и сын шакала! – и направился к церкви.

Проходя мимо пулемёта, пнул его ногой, перевернул и плюнул сверху.

Рядовой Исманалиев встал рядом с раввином Авшаломом Левиным.

– Занятно, занятно, – коменданта вполне устраивал этот спектакль, где он отвёл себе место беспристрастного зрителя, а главные роли играли обречённые на смерть пленники. – Хорошо! Не ожидал, не ожидал. Браво, солдат! Можно было на бис, да боюсь, политрук не выдержит, – майор от избытка чувств даже похлопал в ладоши.

– А ты что скажешь, красавица? – взяв за подбородок, поднял голову санинструктору Логиновой. – Может, вместо расстрела отдать тебя моим солдатам, а, что скажешь? И им будет хорошо, и тебе приятно. Ну? Или лучше ляжешь за пулемёт, чем под доблестных немецких солдат?