– Слышь, олень, к тебе обращаюсь.

Саша вздохнул. Теперь место для тренировок придется менять. А ведь он уже собирался уходить, даже вещи собрал.

Юноша молча поднял сумку и направился к выходу.

– Что, к мамочке побежал? – Пашка прекрасно знал, что Сашина мама давно умерла.

Напоминание о матери кольнуло в самое сердце. Саша остановился. Больше всего на свете ему хотелось сейчас размазать эту наглую, вечно ухмыляющуюся рожу. Но он сдержался, всё еще надеясь избежать стычки.

У Паштета были другие планы.

– Да, вспомнил, у тебя ж мамочки нет, а отец – конченый придурок. Бежать-то не к кому.

Довольный своей находчивостью, Паштет расхохотался.

Еще мгновение назад в зале стоял привычный шум, но сейчас все замерли, предвкушая драку. Подобное оскорбление требовало реванша, но никто не осмелился бы встать у Пашки на пути.

Юный колдун Земли почувствовал внутри жар ярости. Поставил сумку и расправил плечи. А, плевать! Будь что будет.

– Заткнись, урод! – процедил он сквозь сжатые зубы.

В голубых глазах Скворцова мелькнуло что-то похожее на тревогу – не привык получать отпор. Но она быстро сменилось легкомысленной уверенностью – и не таких ломали.

– Что? А ну, повтори.

Саша прикрыл глаза и заставил себя погрузиться в Землю. Почти сразу на место ярости пришли спокойствие и тишина. Тело будто окаменело, а в ноги полилась сила.

Эх, Пашка! По глупости он принял медлительность противника за нерешительность и ринулся в атаку.

Саша лишь поднял руку, пытаясь отклонить неизбежный удар. Думал, не успеет – собственное движение показалось каким-то заторможенным. Только и успел мысленно крикнуть: «Замри!» и зажмурился в ожидании удара. Но его не последовало. Вместо этого раздался грохот – Скворцов будто с ходу налетев на невидимую стену, рухнул на пол.

Юный колдун открыл глаза и секунду удивленно смотрел на поверженного врага. Тот лежал навзничь на старом потертом линолеуме. На лице Пашки застыло выражение непонимания, а из открытого рта тонкой струйкой текла слюна. Зрелище малоприятное.

Саша поднял сумку, перешагнул через распростертое тело и вышел прочь из душного зала. Никто не посмел его остановить. На улице его стошнило в ближайший куст шиповника. Он был в ужасе. Но не от содеянного, а от собственной реакции – голос совести молчал. Сожалений не было, злорадства и радости тоже. Всю оставшуюся ночь он бесцельно бродил по улицам, пока уже перед самым рассветом не осознал, что идёт к дому Лины.

Последнее время Саша направлялся к ней при любой возможности. Он не испытывал в присутствии Лины вину выжившего, ему просто хотелось быть рядом. Приглядывать, заботиться, быть нужным, точно она была его младшей сестрой. А ещё рядом с этой хрупкой на вид сероглазой девчонкой его Земля становилась сильнее и сговорчивей.

А главное, только у Лины, рядом с новыми друзьями, можно было быть собой, а не притворяться «нормальным».

Девчонка-маг жила на другом конце города, но Сашу это не пугало.

Ночью Петербург, освещённый светом жёлтых фонарей, превращался в сказку. Свет отражался в лужах, тёмной воде каналов, влажных камнях под ногами. С Невского Саша свернул на Большую Морскую и через арку Главного штаба вышел на Дворцовую. Даже в этот темный предрассветный час площадь не была пуста – возле колонны, восторженно озираясь по сторонам, бродили туристы.

Саше было не до осмотра достопримечательностей. Придавленный внутренней ношей, он двигался на автомате, ничего не замечая вокруг.

Но если бы он не был так погружен в себя, то наверняка почувствовал бы, что статуи с крыши Эрмитажа внимательно наблюдают за ним. Заметил бы на Миллионной пристальный взгляд могучих атлантов.