– А я предпочитаю делать собственные. – огрызнулся Лихо.

– Ну и попутного ветра тебе в затылок. – вздохнул старик.

Илья, восседающий на волке, пытался придать волне хаотично бегущих какое-то подобие порядка, но это у него плохо получалось. Он едва удерживался от гнева, но не рвался в самую гущу толпы, прекрасно понимая, что его попросту растопчут.

Умнее всех оказались берградские богатыри. Они выгнали перетрусившего Змея Горыныча из-под стола, оседлали его и, прихватив с собой опьяневшую и хохочущую Василису, поднялись над замком и благополучно покинули эпицентр бедствия.

В тот момент, когда основная масса бегущих оказалась по ту сторону ворот, тяжелые свинцовые тучи, подгоняемые резким ветром, закрыли солнце. На землю упали сумерки. И тут же, словно гнев божий на правых и виноватых обрушилась лавина беспощадной метели. Ветер взвихрил сугробы и обвалил их на головы несчастных, сбивая всех с ног. С неба, словно дождавшись сигнала, полетели снежные хлопья, и все это мгновенно перемешалось в жуткой круговерти

Печные трубы протяжно завыли, флюгера заскрипели, и, не смотря на то, что огонь, точно разъяренная кошка начал плеваться, шипеть и забиваться в углы и щели, спасаясь от разыгравшейся стихии, паника продолжала расти. Рогатых, мохнатых, хвостатых и остроухих обитателей замка отрывало от земли, поднимало в свинцовое небо и кидало на тлеющие черепицы башен. Крики и стоны сливались с природными шумами, и во всей этой какофонии чудилась чудовищная симфония разрушения. Леденящая кровь музыка Смерти. Чудилось, что вострубили тысячи труб, и где-то, под яростный бой барабанов, шумно вздохнул орган, вспоминая древние слова проклятий и реквиема. Дружно плакали флейты, но их тонкие голоса заглушало безумие скрипок. И все это грозило разорвать мозги на тысячи осколков и расшвырять по всему Марогорью в назидание потомкам. Боги никогда не прощают цареубийства.

Земля и небо превратились в единый протуберанец, вихрящийся и затягивающий в себя все живое, всасывающий через открывшуюся воронку первородного хаоса живых и мертвых.

Илью сдернуло с Зализного Вовка, подхватило и швырнуло вслед за вопящими от ужаса гвардейцами-упырями. Парень вцепился обеими руками в магический меч, он верил, что весь этот кошмар кончится с минуты на минуту – не может ужас продолжаться вечно. Но здесь, в центре воронки время текло как-то по-другому. Да и все вокруг стало мало походить на центр урагана.

– Вот мы и встретились, – бухыкнул в человеческих руках Лютобор, – демиург хренов!

Илья сощурил глаза и различил мчащегося навстречу незнакомца с развевающимися длинными волосами и тоже сжимающего в руках магическое оружие, окруженное белым сиянием. Облик человека был страшен, но лицо почему-то знакомо. И тут Илья вспомнил, что именно это лицо он на маленьких иконах в доме Яги. Это был Бог. Тот самый, что сотворил, поднял со дна океана эти земли, тот, кто вдохнул жизнь в первые племена. Илья содрогнулся, он не хотел идти против творца этих миров, но воля его была подчинена Лютобору, а сам демиург, казалось, был на стороне небытия. Он пришел покарать неразумное племя. Не разбираясь, он решил стереть с лица земли и Черниград, и всех его обитателей, ведь был нарушен закон: убита королева. А только страх перед наказанием может удержать людей и нежить от новых кровавых преступлений. Гнев божий должен быть нагляден, он обязан внушать трепет!

– Лютобор? – с удивлением спросил бог. Сияние померкло, и Илья смог различить бездонную глубину демиурговых глаз, в которых пылала вселенская боль и мировая скорбь.