– Змей Горыныч. – робко высказал тайное предположение княжич.

– Нет. – деловито возразил одноглазый. – Ему сейчас не до того. Говорят, опять живую девку для опытов притащил. Ну, ясно дело, он же у нас ученый, а резать лягушек не может, даже питает к ним некую симпатию. Талдычит, что они – его родственники, так же, как ящерицы, только маленькие. А на своих лапа не поднимается.

Краска бросилась в лицо старшему Ивану, пальцы непроизвольно сжали рукоять меча, но тут же он почувствовал на своем плече костлявую руку бабы Яги:

– Не спеши, сынок, ничего твоей Василисе покуда не сделали. А если она действительно Прекрасная, то и вовсе всё обойдется как нельзя лучше.

– Чего это он у вас такой прыткий? – Лихо перевел взгляд с Йога на княжича. – Никогда бы не подумал, что такой мудрец, как ты, станет водить дружбу с торопыгами и неучами.

– У него Горыныч невесту украл. – вступился за влюбленного Песий сын. – Вот он и переживает.

– Да попустись ты службой! – Йог попробовал перевести разговор с Лихом в иное русло. – В любой момент можешь сказать, что у тебя дрова кончились или провизия, вот ты на минутку и отлучился. – В жизни ведь всегда так: все хотят, как лучше, а получается даже хуже, чем обычно. На том царства и стоят.

– Может и есть в твоих словах зерно мудрости, – задумался Лихо, – но и за вами догляд держать должно. Что ж, на Маре я еще успею жениться да и предстать пред ее темные очи лучше в ореоле освободителя девиц, нежели в качестве дезертира, – и, обращаясь к княжичу, добавил, – она девица?

Будущий берградский повелитель побагровел от злости:

– Надеюсь, пока еще – да.

– Ну и славненько. – решил Лихо. – А Кашею я доложу, что сопровождаю группу иностранцев. Пусть высылают смену караула. А то торчу здесь уже тридцать лет.

«Всюду рыщет измена. – думал в это время, бессмертный министр безопасности, склонившись над хрустальным шаром. – В каждом сердце гнездится предательство! Кому, вообще, можно доверять? Что ж, будет предателю и смена караула, и любовь Мары, и гильотина. Влюбленный должен разделить участь того, кого боготворит, а корыстолюбец заслуживает власти и смерти. За все в этом мире платят глупцы и авантюристы. Что ж, вот все само собой и сложилось: Мара и ее полюбовник предали страну берградцам, которых привели Йог со старухой. Ах, какое из этого можно раздуть блестящее дело! Заговор в международном масштабе!»

В поблескивающем при свете свечей лысом черепе Кащея зарождалось красивое и жестокое злодейство. Министры иначе и не могут: все они политики до кончиков ногтей.

Гигантская туша, покрытая непробиваемым панцирем из роговой чешуи, лениво щурясь, блаженно потягивалась на солнышке. Дракон грел свое белесое пузо и глядел в небо, которое на западе, ближе к границе, потемнело, предвещая обильный снегопад, но прямо над головой все еще оставалось безоблачным. Это был один из таких дней, когда все удается. Дракон не просто чувствовал, он был убежден, он твердо знал, что стоит на пороге открытия, которое перевернет его жизнь и отныне удача станет его постоянной спутницей.

Змей Горыныч, так же, как Никанорыч, был ящером о трех головах, что приносило ему постоянные душевные муки. «Мутант не может быть хорошим». – утверждала молва. И драконессы, едва завидев, тогда еще безрогие, головы с грустными романтическими глазами, шарахались прочь. Одногодки старались не брать его в свои шумные компании, потому, что всем думалось, что он будет жрать в три горла. Оказавшись в изоляции, но, обладая незаурядными способностями, Змей решился стать таким, каким хотели его видеть и сородичи, и люди. Он с головами ушел в науку, вгрызаясь в основы анатомии и генной инженерии, но в то же время он строил козни, устраивал пожары, дабы поддерживать репутацию отъявленного злодея. И все, разумеется, в голос твердили: «Ага, мы же говорили!»