Когда-то был ещё один Шихан, называемый Шах-тау, но от него осталось только название: за полвека самая высокая гора усилиями людей превратилась в пыль: неустанно бегут вагонетки, гружённые мелкими осколками громады, бегут по натянутым стальным тросам к заводу, где разбитая в щебень каменная надменность превращается в пищевую соду.

В далёкие годы моего детства вечерами мама присаживалась у моей кроватки и рассказывала легенду про то, что Куш-тау – это юноша, который влюбился в дочь Шаха. Парень просил руки прекрасной девушки, но злой Шах поставил условие, что отдаст свою дочь только если юноша принесёт сердце своей матери. Опечаленный юноша рассказал об этом матери. Женщина недолго думала… Воткнула в грудь нож, вынула сердце и отдала его сыну. Тот, радостный, стремглав бросился во дворец, чтобы поскорее жениться на дочери Шаха. Парень бежал очень быстро и не смотрел под ноги. Он забыл о матери, принесшей страшную жертву ради сына. Он мечтал только о своей возлюбленной. В этих грёзах юноша не заметил камень, брошенный ему под ноги разгневанным Урал-батыром, и, споткнувшись, полетел кубарем на землю. Материнское сердце выпало из его рук. Упав, оно прошептало: «Ты не ушибся, сынок?» – и обернулось в Юрак-тау. Встал джигит, оглянулся и содрогнулся от ужаса при виде окаменевшего сердца. Понял он, какую жертву принял от матери и стал умолять Урал-батыра наказать его как дурного сына. Урал-батыр превратил и его, и злого шаха с дочерью-красавицей в горы Куш-тау, Шах-тау, Тора-тау.

«Мать всегда любит своё дитя, – говорила мама, нежно поглаживая меня по голове, – она всё отдаст за его счастье, даже свою жизнь. Знай об этом». А я, пятилетний малыш, крепко прижимался к её тёплому боку и говорил: «Я буду любить тебя всегда».

Долгие годы контуры Юрак-тау, Сердце-горы, вызывали во мне смешанные чувства…

Изба, в которой прошло моё детство, – одна из самых красивых на нашей улице. Отец всегда любит повторять, что каждый человек обязан преображать тот клочок земли, на котором ему довелось жить. Если все люди постараются оставить после себя ухоженный маленький мирок, то из этих лоскутков сошьётся красивый наряд человеческого общежития. Свой идеализм ата1 с энтузиазмом воплощал в жизнь.

Деревня растянулась тремя ручьями улиц, опоясанных деревянными заборами, крашенными облупившейся краской. Ряды домов тянутся из одного конца деревни в другой параллельно друг другу. Между собой улицы связаны коротенькими суставами тесных проулков, в которых две машины, если встретятся, то вряд ли спокойно разъедутся. Здесь живёт никогда не просыхающая, вечная грязь, разминаемая в кашу колёсами скользящих машин. Испокон веков людям приходится обходить чёрное месиво узенькими тропами у самых заборов, цепляясь за серый штакетник и охая от жалящих прикосновений зарослей благоухающей крапивы.

Несколько лет назад отец на свои деньги купил два самосвала щебня – отхожий материал, привезённый с Шах-тау, – и засыпал им грязную мешанину в проулке, примыкающем к нашему огороду. Он надеялся, что его примеру последуют односельчане и улицы Янганимян наконец-то станут пешеходными и проезжими. Но охотников повторить подвиг не нашлось, а за отцом прочно закрепилась репутация блаженного. С точки зрения наших соседей не было разницы, по какой дороге ходить и ехать: грязь ведь не особо мешает. Подумаешь, если раз в месяц кто-нибудь да и застрянет в пучине! Беда невелика, а жизнь на скучающих улицах завсегда от этого интереснее!

Наш дом обшит досками, покрытыми голубой краской. Поверх толстого слоя краски мама широкой кистью вывела красивые огромные бутоны жёлтых, красных, розовых цветов. Она так сильно любит цветы, что половина сада засеяна разными сортами роз, настурций, космеи.