Он тогда вспомнил, что лучше всего мыться во вторник или в пятницу. А в среду, согласно древним суевериям, баню посещать ни в коем случае нельзя. Так, по крайнем мере утверждал Вадим Борисович. А ещё запрещено мыться после двенадцати ночи, так как после полуночи можно попасть в одну компанию с чёртом, который обязательно придёт в урочный час купаться. Всё это было произнесено без тени иронии.

На мой вопрос, откуда ему всё это известно, Вадим Борисович важно пробасил: «Википедия, голубчик мой, великая вещь! Никаких книжных полок, никакой книжной пыли: всё, что нужно, найдёшь в Интернете. Всемирная Сеть теперь и кладезь полезных знаний, и заменитель человеческой памяти. Ничегошеньки не надо запоминать. Совсем. А если забыл, допустим, как зовут любимого киноактёра, раз в телефон: „Аллё, Гугл“ – и готово! Ты среди друзей – эрудит!»

Сейчас, когда смотрю на эту табличку, вспоминаю рассказы Вадима Борисовича: по ходу, директор бани тоже читает Википедию.

– И что мы теперь будем делать? – удушливо хрипит Бизон, с тревогой поглядывая на сигару.

– Ждём хозяина. Я ему перед выездом звонил.

– А что он может нам сказать? – опять удивляется Димка. – Его же вечером в бане не было! Только старушка – Божий одуванчик в огромных очках с толстенными стёклами.

– Во-первых, проверим все видеозаписи. Может, удастся по ним разглядеть, что с этим портмоне случилось.

– Чего?! – Димка аж подпрыгивает. – В бане видеокамеры стоят?!

– Ей-Богу, Димон! Ты как маленький. Будто не знаешь, что в каждой бане, сауне, хамаме работает своя система видеонаблюдения?

– Для чего в бане видеокамеры нужны?

– Ну хотя бы для того, чтобы вещи клиентов остались в сохранности, пока они телешом в парной сидят.

– А-а-а, если так, то ладно. А-то я уж подумал, что за голыми следят.

– И это тоже есть, голубчик. Как без этого? У хозяина, наверняка, хранится много такой интересной информации, за которую хорошие люди готовы заплатить хорошие деньги.

– Никогда больше не буду ходить в баню, – тихо бормочет Димка, пока мы ожидаем хозяина, – только когда к маме в деревню приеду. Ни за что не соглашусь, чтоб меня голого снимали!

– Успокойся, – лениво произносит Бутурлин, разминая в пальцах сигару, – ты и без того голым живёшь. В социальных сетях, небось, всё про себя выкладываешь. Всему свету по секрету. Всякие формы заполняешь, когда авиабилет покупаешь.

Минут через пятнадцать рядом с нами останавливается красный «Ягуар», из которого выходит гладко выбритый мужчина лет тридцати пяти.

На нём красная шёлковая рубаха навыпуск с закатанными в два оборота рукавами. Руки, шея мужчины синеют татуировками. На тыльной стороне правой ладони солнце длинными синими лучами своими растопыривается в разные стороны в самой серёдке морских волн, из-под рукава рубахи злобно глазеет кошачья морда с огромными усами. Под нею крупными буквами поясняется для тех, кто не понял: «КОТ». Фаланги пальцев мужчины исколоты изображениями перстней, на которых виднеются самые разные карточные масти. На запястьях свободно болтается по несколько золотых цепочек.

– Пижон, – задыхаясь, делится впечатлением Бизон. Он мечтает вырваться из тесноты салона на свободу, но без приказа не решается.

– Свой человек, – непривычно жестоко оскаливается Бутурлин и выходит из машины.

Сан Саныч что-то говорит мужчине, тот согласно кивает. Они вместе скрываются за дверями бани. В купе, которое прижалось брюхом к земле наподобие приготовившегося к прыжку гепарда, сидит крашеная блондинка в ярко-алом с блёстками платье. Она тыкает длинным фиолетовым ногтём в айфон, не обращая никакого внимания на то, что происходит за дымчатым стеклом. Её ботексные, неестественно вывернутые пухлые губы время от времени капризно складываются в гузку ровно в тот момент, когда пальчик нажимает на экран. Соболиные брови удивлённо взлетают вверх вместе с всплесками отражённого в зрачках света при смене картинок в телефоне.