– Тише, ребятки, тише…

А память стрелой молнии уже рассекала 20 лет…

– Мама, я принес воды и дров, и снег расчистил, мама. Что еще, мама, мне сделать? – суетился Ванюшка, повторяя без конца слово «мама».

– Молодец, молодец, хватит, хватит… – тихо говорила низенькая, худощавая женщина, теребя кухонный фартук.

– Почему ты все время ее мамой называешь? – кивнув на женщину, и глянув исподлобья на брата, спросила сидящая на лавке Машуня. – У нас же другая мама! Забыл что – ли?

– Мы ее так недолго называть будем. Мы просто поиграем так. Посмотри какая она добрая и о нас заботится, – обеспокоенно зашептал, подскочивший к сестре Ванюшка.

– Ну, если только немножко!

– Ладно, ладно…

Иван закрыл лицо руками, а память перелистывала мятые страницы…

– А вы не отдадите нас обратно? – затаив дыхание, спросил Ванюшка у Валентины.

– Не отдам, хороший, не бойся, – ее ласковая рука погладила жесткий Ванюшкин вихор.

– Ха, ха, сирота ненужная! – смеялся Митька, залепляя Ванюшке лицо снежком.

– Они наши мама и папа! – отчаянно кричал Ванюшка.

– Вы что же, сразу такими большими родились? Так не бывает!

– Бывает! – злился Ванюшка.

– Приемыши сиротские! – не унимался Митька.

Иван вспомнил, что со временем научился бить. Бить безжалостно…

– Мама, мама, мамочка, Машуня умирает! – дико орал Ванюшка, бежавший босиком по снегу к коровнику…

А потом, забившись в угол и рыдая, смотрел на то, как малюсенькое тельце сестренки трясло и выгибало, как Степан держал ей руки, а Валентина зачем-то толкала ей в рот ложку…

– Эпилепсия… – сказал тихо местный фельдшер, – неизлечимая болезнь…

Иван тяжело вздохнул и открыл глаза.

Мишка с Егоркой тихонько наряжали елку, поглядывая на отца.

Подхватив костыли, Иван вышел на балкон. Крепко затянувшись сигаретой, он посмотрел вниз.

Маленький двор, окруженный кольцом серых пятиэтажек, детская площадка со сломанной горкой и горы снега повсюду.

Куда-то спешила, на вид уставшая женщина, кто-то горланил песню пьяным голосом, где-то смеялись дети, играя в снежки, кому-то «мыла кости» кучка сгорбленных бабусек, какой-то мужчина откапывал из кучи снега свой старенький «москвич»…

Жизнь текла своим чередом, но Иван чувствовал, что его нет в этой жизни…

На улице было морозно и ясно.

Иван поискал глазами солнце, и понял, что его загораживают пятиэтажки…

«Как в загоне»…– внезапно пришла мысль.

Вдруг раздался громкий скрежет, заставив Ивана вздрогнуть от неожиданности, а правая рука автоматически сжалась в кулак.

Какой-то мальчишка раскачивал ржавые качели…

А память старательно перелистывала страницы…

– Ты кто? – нагло спросил невысокий коренастый парень, открыв дверь.

– А ты кто? – ответил вопросом Иван.

– Это мой брат, Ваня, – послышался из-за спины парня Марьин голос.

– А-а-а-а, В-а-а-ня! Тоже, наверное, инвалид припадочный! – скривился парень.

Иван почувствовал, как между лопаток, будто бы воткнулся невидимый железный кол и сделал шаг вперед.

– Ваня, нет! Ты же его убьешь! – визжала Марья.

Но он уже ничего не слышал…

Он просто бил. Бил жестко и сосредоточенно…

Иван выбросил окурок и зашел обратно в комнату.

Мишка с Егоркой все еще наряжали елку, разглядывая игрушки.

Светлана на кухне громыхала посудой.

Иван сел на диван и взял в руки елочный шарик. Погладив тихонько облупленное от краски стекло, он закрыл глаза…

– Сними, Ванюшка, с елочки свой шарик, да с собой возьми. Как в жизни тяжко будет, придешь к заброшенному озеру, опустишь его на воду, я к тебе и приду, может, чем помогу, – говорила Матушка Йогиня, собирая детей с утра.

Иван открыл глаза и посмотрел на шарик, который сказочным совсем не выглядел, но был каким-то родным до боли…