А пока Тисия купалась в волнах безмятежности и умиротворения, из тёмного угла выполз Грязелиз, напоминающий огромный сгусток слизи, и направился к пышущему жаром очагу. Из полупрозрачной массы выделилась рука с длинными пальцами, которая принялась тщательно собирать все крошечки рисовых лепёшек, что остались после обеда, и забрасывать их в чмокающий щель-рот.

Тисия же по-прежнему находилась в пограничном состоянии между сном и явью. Она слышала, как Грязелиз поедал остатки еды, как на соседнем дворе кричал Ёшики, как где-то кукарекал петух, но у неё не было ни малейшего желания пошевелить хоть пальцем. В это же самое время за неприступной городской стеной в мрачной пещере, облачённый в светозарный балахон, сидел в позе лотоса и медитировал Нурихён. Концы его волос чёрными лентами стелились по каменному полу, а из раскрытых ладоней и босых ступней тянулись многочисленные пульсирующие вены и артерии, которые уходили глубоко под землю.

Это Нурихён, божество, сосланное в мир людей на тысячу лет за непослушание, построил Дандзё и обнёс его стеной. Он научил горожан пользоваться орнаментами и установил с ними крепкую связь, да такую, что даже ребёнок не мог ни дня прожить без прикладывания к глиняной скрижали. Нурихён выбирал себе наместников в городе, старейшин, а сам предпочитал беспрерывно питаться чувствами и эмоциями горожан. Через вены он получал радость, печаль, раздражение, восторг, страх, желание, зависть, страсть… Он проживал сотни тысяч жизней, наблюдая за каким-то безумным спектаклем, где чувства всегда накалены до предела. А через артерии возвращал умиротворение и покой. Он полагал, что это честный обмен. В конце концов, Нурихён мог признаться самому себе, что без этих людей ссылка свела бы его с ума.

Иногда его мысли возвращались в Страну Жёлтых Вод, обиталище демонов и ёкаев, из которой он был изгнан, и к повелительнице Идзанами. Подумаешь, нарушил несколько правил, ладно, несколько сотен правил. Но те девушки были такими красивыми. Идзанами заупрямилась: людям не место в царстве мёртвых. А с кем Нурихёну было развлекаться? Со старухами с висящими до колена грудями или с бестелесными призраками? А у живых девушек такая нежная и шелковистая кожа, такие тёплые бёдра, струящиеся волосы, тонкая талия. Однако всё это в прошлом. Теперь Нурихён – неугодный изгой, живущий надеждой на скорейшее возвращение домой.

… Рука Тисии сползла с подлокотника. В дверь тихонько постучали. С улицы через окна взирала тёмная, чёрная ночь. Непроглядный мрак и дышащий сыростью туман сплелись тесно-тесно, точно собирались проглотить затерявшийся среди густых лесов Дандзё.

Стук повторился. Тисия приподняла ноги, и корни тут же юркнули под скрижаль. Кто это мог быть? Ёшики и Шинсу? Вряд ли. Даже для соседей уже поздно. Старейшина Цикада? Но он дал три дня. Может, тётка Шибуки, эта несносная женщина? Тисия зажгла фонарь с масляным фитилем и отодвинула дверь. Изумлённо ахнула и бросилась в объятия ночного гостя:

– Казуми? Неужели это и вправду ты?

– Это баку-дзори.8 Пришёл, потому что ты плохо ухаживаешь за своей обувью, – ухмыльнулся мужчина и поспешно добавил. – Потуши фонарь.

Он задвинул дверь и какое-то время вслушивался в звуки улицы, а потом нежно прошептал:

– Как же я соскучился!

Тисия стала покрывать Казуми поцелуями, ощущая такой знакомый запах раскалённого железа. Казуми Акано работал в кузнице и часто отправлялся к северной стене, где в болотных местах добывали бурый железняк.

– Я слышал, что Цикада на тебя напал. Мерзавец! Я задушу его вот этими руками!

Тисия схватила его ладони, широкие, мозолистые, и прижала к своим щекам. Ей не нужен был свет, чтобы видеть любимое лицо. Она рисовала его в воображении каждую ночь. Знала каждую морщинку, каждый шрам и каждый ожог.