– Вам, молодой человек, предстоят сомнения в душе и постоянство в мыслях. А что это значит, мне неведомо.

Напутствие было так себе, но Вальдемар вздохнул с облегчением. Он опасался, что гадалка выдаст ему что-то удачливо-счастливое, и на фоне грустных пророчеств Анюте это было бы совсем никуда. А теперь они как бы сравнялись безрадостным дурацким заглядом в будущее; можно вместе посмеяться над этой мошенницей в балахоне с набором готовых туманных пророчеств и навсегда забыть о ней.

И верно, недели не прошло, как он напрочь, наглухо забыл о нелепом происшествии. Жизнь внезапно сорвалась с привычного ритма и помчалась даже не галопом, а бешеным аллюром. Рыжак позвал его на мальчишник к одному из приятелей, обитавшему в знаменитом Доме на набережной, и Вальдемар с головой нырнул в пряную атмосферу фрондёрского вольнодумства, бесстрашных политических анекдотов и бесконечного ржачного трёпа несогласно мыслящих риторов, софистов и прочих говорунов, страстно пекущихся о всеобщем благе и отважно воюющих с невежеством и заблуждениями тупых соотечественников.

Хозяин квартиры, худой высокий парень – звать Андреем – в толстых роговых очках, придававших ему учёный вид, с напускной мрачностью рассказывал, что на смотровой площадке их дома, как раз над бывшим большим балконом великой балерины Ольги Лепешинской, знакомый его знакомого поставил пчелиный улей.

– И что вы думаете? – руки Андрея сотрясли воздух в многократных конвульсиях. – Через две недели к нему заявились кагэбэшники. Пчёлы паслись в кремлёвских кущах, ближе-то зелени нет, и кого-то, видать, покусали. Да и вообще непорядок! Никогда пчёл там не было. Откуда они, зачем? – Весело воскликнул: – Но как они вычислили, где улей?

Большую комнату сотряс взрыв хохота, посыпались шутки. Андрей, прервав разнобой, громко оповестил:

– Они засекли полёт пчелы! Вот это техника!

Компания подобралась молодая, как вскоре понял Вальдемар, сплошь эмэнэсы, словно клуб младших научных сотрудников, настроение у всех приподнятое, народ шумливый, ретиво-речистый. Хором принялись подначивать Андрея – байка! Кто-то вспомнил классику – «Полёт шмеля». А когда отсмеялись, парень в красно-белой ковбойке – обликом похож на того канадца, но густобровый – сказал:

– Ладно, мужики, подкину-ка я для разминки анекдотец, а потом и о делах поболтаем.

Анекдот был толковым, как потом понял Вальдемар, в тему. А суть такая: когда тело Сталина выносили из мавзолея, Хрущёв, по дефициту валюты, задумал продать мумию на мировом аукционе. Американец дал миллион, китаец пять, а израильтянин десять. Хрущёва и спрашивают: «отдавать товар?» Он почесал свою буйную шевелюру и отвечает:

– Нет, не надо. Говорят, две тысячи лет назад у них кто-то воскрес.

Снова отсмеялись, и Андрей вбросил:

– А на балконе у Лепешинской стояли гипсовые бюсты Сталина разной величины, штук десять. Ей-богу, сам видел. Слухи ходили, будто она его любовница, он в Большом театре часто бывал.

В тот день Вальдемар узнал о тиране больше, чем за всю предшествующую жизнь. Смехачи разноголосым хором обругали, обсмеяли и пригвоздили отца всех народов, настаивая на том, что перестройку надо начинать с изгнания из всех пор власти сталинистов, поднявших голову при Брежневе.

Итог подвёл Андрей:

– Никакого сталинизма не было. Была сталинщина!

«Странные сборища», – думал поначалу Вальдемар. Но уже через три-четыре гостевания в Доме на набережной у Каневского – фамилия Андрея – ему стало ясно, что это вовсе не традиционная дружеская компания, а скорее, некий кружок по интересам. Впрочем, нет! Конечно, не кружок – круг! Это новое понятие – круг! – приподнимало Вальдемара в собственных глазах, он прекрасно понимал, что войти в круг – это вам не записаться в кружок, он чувствовал себя причастным к пока неясным, однако суперпрогрессивным стремлениям, которые обуревали собиравшихся у Каневского поклонников грядущего успеха.