– А зачем вам это? – спросил неохотно Длинный.

– Вы знаете, голубчик… – снял очки и начал тереть стекла Прилизанный, – когда в какой-то истории озвучиваются определенные названия – имена, адреса конкретных населенных пунктов, прочее – она более тянет на документальность, нежели их отсутствие.

– Другими словами, вы полагаете, что мне нечего делать, и я тут рассказываю байки, – немного раздраженно ответил Длинный.

– Однако, я не услышал ответ, – в свою очередь уклонился чиновник.

– И не услышите. Объясню, и впредь, я надеюсь, к этому не возвратимся.

Существует несколько причин, по которым мне нежелательно излагать вышеизложенные события с сугубо документальной точностью и последовательностью. Во-первых, людям, участвовавшим в них и оставшимся в живых, может не понравиться, что кто-то, спустя много лет, решил копошиться в их грязном белье. Может, они не хотят его стирать и предпочитают выбросить – в данном случае имеется в виду вычеркнуть из памяти. И тут появляется некто и демонстрирует публике старые рваные трусы, галстуки с пятнами крови, испачканные кальсоны и пеньюары ныне, может быть, весьма респектабельных граждан. Вам ясно?

Прослушав тишину, Длинный продолжил:

– Во-вторых, вращаясь в криминальных, бандитских кругах 90-х, невозможно было заниматься, допустим, благотворительностью с целью защиты домашних животных или выращивать тюльпаны в городских скверах. Многие мои тогдашние поступки и ныне классифицируются в процессуально-правовом пространстве РФ, как уголовно преследуемые. Следовательно, если я, слава Богу, живой и на свободе, они, может, до сих пор числятся висяком и портят кровь правоохранительным чинам, и мне абсолютно не хочется улучшать им здоровье.

Я по мере изложений событий буду… выборочно называть определенные населенные пункты или другие документальные подробности, а сведущий человек может сопоставить, какая бандитская бригада промышляла в какой местности или какого депутата грохнули в каком году вблизи какого метро. Но не будет прямых указаний, следовательно, и мне после нечего предъявлять. Так как я вижу, ваши люди все скрупулезно записывают и снимают…

И если я решил полностью изменить идентификационные данные конкретного события, то есть, допустим, вместо Ивана озвучил Степан, то следует понимать, что для этого у меня есть очень веские основания. Еще вопросы?

– Но вы все равно рискуете, – высказалась Гюля. – Какой-нибудь дотошный опер при большом желании может выстроить логическую цепочку. Не проще вообще молчать? Зачем вам открываться?

Длинный вздохнул:

– Это история моей жизни. Когда-нибудь она, эта жизнь, все равно оборвется, и я не хочу, чтобы все прожитое ушло со мной в могилу.

– Чувак, ты нас конкретно зацепил… – подметил Бакинец. – Теперь мы на игле твоего рассказа. Давай быстрее, а то лопнем.

Все одобрительно закивали. Поскольку и Прилизанный неопределенно замычал, рассказчик продолжил…

– Я тогда не понимал некоторого агрессивного отношения к себе Наили. Думал, она настроена против Джулии из-за националистических побуждений. Все выяснилось позже, когда проводимая нами операция достигла кульминации, и я смог оценить ее личность и подлинное отношение к себе в контексте последующих трагических событий. Но все по порядку…

Однажды, рано утром, когда я собирался сесть в машину, у встречной иномарки включились фары. Двери открылись, и моему взору представился Алик Мансуров со своей кошачьей грацией – он гибким и сильным телом всегда мне напоминал циркача-акробата. Я ожидал этой встречи, потому сохранил спокойствие. Но пришлось “налепить” на облик удивление.