– Боноварила́л, почему люди тут такие жестокие?

Он расстроился, узнав о случившемся. Боновари – хороший человек, и, в отличие от других людей тут, ему не чуждо сострадание. Он тут же послал своего человека в Лобтулию, отнести Кунте ее корзинку и палку. Но с той ночи Кунта больше ни разу не пришла за рисом. Видимо, стыдилась.

На смену зиме наконец-то пришла весна.

Милях в четырнадцати-шестнадцати от юго-восточных границ нашего поместья, или в двадцати восьми-тридцати милях от главного управления, в месяц пхалгун проходила знаменитая деревенская ярмарка по случаю празднования Холи, и я решил, что в этом году непременно на нее поеду. Я давно не бывал в людных местах, к тому же мне было любопытно, как проходит ярмарка в этих краях. Но все в конторе раз за разом пытались убедить меня отказаться от этой затеи – мол, дорога непростая, вокруг одни горы и лес, да еще и тигры с дикими буйволами могут встретиться по пути. Изредка, конечно, попадаются отдельные хижины, но они далеко, случись беда, никто и на помощь не придет, и тому подобное.

Никогда в жизни не представлялась мне возможность совершить какой-нибудь отважный поступок. Пока я тут, нужно ею воспользоваться: где потом в Калькутте найдешь густые леса, тигров и диких буйволов? Я представил увлеченные лица и горящие глаза своих будущих внуков, когда они услышат все эти истории от меня, и, не обращая внимания на протесты Мунешшора Мохато, сборщика налогов и секретаря Нобина-бабу, рано утром оседлал лошадь и отправился в путь. На юго-востоке наших земель лес особенно густой, поэтому прошло около двух часов, пока я выехал за их пределы. Можно сказать, дорог здесь практически не было, и ехать на чем-то, кроме лошади, через такую чащу просто невозможно – всюду камни, заросли салового дерева, сахарного тростника и кустов тамариска, тропинка извилистая и то резко поднимается на высокие песчаные насыпи, то круто спускается в низины из краснозема; иногда на пути встречаются небольшие холмы, густо поросшие колючками. Из-за плохой дороги и постоянно встречавшихся на моем пути валунов ехать быстро не получалось: я то пускал лошадь галопом, то переходил на рысь, а порой и вовсе давал ей идти шагом.

Но я был рад выбраться куда-нибудь за пределы поместья, ведь с тех пор как приехал сюда на службу, эти бескрайние поля и густые лесные чащи, звенящие пустотой, постепенно заставили меня забыть о родной Бенгалии, о многих привычках и повадках светского мира, о друзьях и товарищах, оставшихся в Калькутте. Так какая разница, быстро или медленно скачет моя лошадь и много ли я проехал, если подножия гор охвачены красным пламенем цветущего дерева дхак, ветви деревьев клонятся к земле под тяжестью переполняющих их соцветий, а напоминающие подсолнухи желтые цветы дерева голголи лениво греются под полуденным солнцем, источая нежный аромат?

Разница, между тем, была, ведь я мог запросто заблудиться, еще до того как покину пределы наших земель, – это я хорошо понимал. Некоторое время я ехал погруженный в свои мысли и совсем не обращал внимание на дорогу, как вдруг обнаружил, что далеко впереди с одного края горизонта до другого длинной синеватой полосой вытянулся огромный лес. Откуда он только взялся? В конторе мне никто не говорил, что неподалеку от Мойшо́нди, где должна проходить ярмарка, есть такой большой лес. Но уже в следующее мгновение до меня дошло, что я сбился с пути, – и передо мной не что иное, как заповедный лес Мохонпура, что на северо-востоке от нашей конторы. В этой стороне не было протоптанных тропинок, да и люди особо тут не ходили. К тому же всё вокруг выглядело одинаково: те же низины из краснозема, те же чащи деревьев голголи и то же палящее солнце. Поэтому человеку, плохо знакомому с этой местностью, не составит большого труда потеряться тут.