– Я-то? – улыбнулся дед Петя. Он хотел пошутить, как-нибудь галантно представиться…

– Тёти Томы с дядей Лёшей нету, на выходные только приедут. Я за их домом пока присматриваю, – скороговоркой проговорила женщина и вернулась к прополке.

Дед Петя отошёл от калитки и присел на лавочку. Под рябиной. Ту самую лавочку, на которой он читал книжки. Оглянулся на дом – как будто хотел найти в нём какой-нибудь признак, который укажет на то, что это больше не его дом. Но такого признака не было. На окнах были всё те же деревянные перегородки. Таких уже мало у кого осталось. Соседи смотрели друг на друга и ставили стеклопакеты. Дома с новыми окнами казались деду Пети слепыми. За окнами дома номер семьдесят шесть были всё те же короткие матерчатые занавески на деревянных карнизах. Да и в доме, наверняка, всё осталось по-прежнему. Только это был уже не его дом. Хотя, если уж быть точным, дом этот никогда его и не был. Дед Петя, как говорили в деревне, пришёл к Мане в примы. «Почему тебя обзывают примаком?» – спрашивала Маняшка. Слово «примак» казалось ей обидным…

Дед Петя накинул куртку, надел валеши на резиновой подошве и вышел из квартиры вслед за Маняшей. На лестничной клетке встретили Аркадия – соседа снизу. Аркадий тоже был из тех, кого «дети к себе забрали». Только поопытнее деда Пети. С детьми он жил уже больше десяти лет.

– Гости у тебя, Пётр?

– Да вот внучка приехала! – неожиданно для самого себя дед Петя разулыбался, как не улыбался уже давно.

– Внучка? – удивился Аркадий. – Откуда у тебя, Пётр, внучка?

Маняша уже держала открытую дверь подъезда. Дед Петя вышел на улицу, махнул рукой – пусть Аркадий думает, что вопроса про внучку он не услышал.

Настоящей внучкой Маняша ему не была. Как Алексей не был ему сыном. Отец Алексея, Манин муж, пришёл в 44-м в отпуск, а в 45-м погиб под Кёнигсбергом. Так и не узнав, что в том же 45-м у него родился сын. Когда Петя переехал к Мане, Алексей уже жил в Минске, был женат на Тамаре и ждал появления Маняши. К матери Алексей с семьёй приезжал каждый выходной и все отпуска проводил в Зеленцах. Тома была сиротой. Маню она любила как родную мать. Да и как её было не любить-то… А вот у деда Пети отношения с Тамарой не сложились. Охочая до работы, скорая на руку (ягоду в лесу Манина невестка брала так проворно и чисто, что в Зеленцах про её ягодные рекорды легенды ходили), того же она ждала и от других. Дед Петя с его книжками и сидением под рябиной Тамару раздражал, злил даже. Да и ревновала она. Думала, что Маня отдала деду Пете её, Тамарину, часть любви…

И всё-таки это была его семья. У родного сына Сергея тогда уже своя семья была. И был в ней родной внук деда Пети – Влад. Они поздравляли друг друга с Новым годом и Пасхой. А семья деда Пети была здесь: Маня, Алексей, Тамара и Маняша. Маняша была главным членом этой семьи. Тома привезла Маняшку в Зеленцы, когда той исполнилось три года, – детский сад закрыли на ремонт. Через год сад открыли. Но Маняшка до школы в Зеленцах оставалась. А потом они с Маней считали дни до школьных каникул… Когда Маняша подросла, стала на танцы ходить, для деда Пети начались бессонные ночи. «Да спи ты уже, – говорила Маня, – придёт, никуда не денется». Но дед Петя спать не мог. Выходил к старому магазину на конце улицы и ждал, когда появятся голоса. Различал среди голосов Маняшин и тогда только возвращался домой и засыпал…

– Ты, дед, на мам-пап не обижайся, – Маняша опустила козырёк на лобовом стекле – апрельское солнце грело ещё слабо, но светило ярко. – Папа против был, даже голос на маму повысил, представляешь?