– Передайте, от указателя там тропа «вершённая», пусть по ней прямо.

– Хорошо, передам. Оно, конечно, лучше бы было, если бы встретили…

– Это да, да, сейчас прибежим. Только пусть они быстрее, плох он…, – уже почти умоляя, произнёс Михалыч.

– Хорошо. Пип-пип-пип… – заговорил с ним электронный голос.

Михалыч был знаком с Володей последние пять лет. С тех пор, как бывший учитель истории поселился с женой в деревне. Супружницу его прибрало три года назад, какая-то онкология, Володя не любил про это говорить. Сам же учитель с тех пор крепко запил, что интеллектуально разнообразило компанию Михалыча и Паши-лешего. Нашёлся – третий. Они всегда рассуждали о политике, истории, роли человека в России и мире, почему развалилась деревня. То ругали, то хвалили власти – это зависело от размера прибавки к пенсии, вместе ходили по грибы и варили самогон. Иными словами – были друзьями. И сейчас Михалыча сильно потрясло происходящее. Он не хотел верить, что Володя умрёт, тот почти никогда не жаловался на здоровье, а хамское отношение «скорой» пробуждали в мужчине дух «воина».

– Ух, я им! Они у меня попляшут! Володь, ты это, держись… только держись… Как от таблетки? Полегче?

– Неа. Что-то мне совсем худо, Михалыч. Говорила мне покойница, не пей. Вот, сегодня опять от неё то же выслушаю. Помру, скажет мне укоризненно: «Я же тебе говорила!». Михалыч… похоронные-то мои в шкафу, в коробке из-под обуви. Там должно хватить…И пиджак мой там же, найдёшь…

– Тьфу, ты! Не помрёшь, едут врачи. Давай-ка, Пашка, сбегай, встреть фельдшерицу, а то не найдут дорогу. Наши медики могут.

Пашка, не застёгивая тулуп, быстрым шагом вышел из дома.

– Володь, держись! Сейчас мы…

Но Володя, хоть и хотел держаться, не мог. Ещё минут десять он стонал. Потом захрапел и отдал Богу душу. Михалыч долго тряс усопшего: «Володя! Вовка! Ну, что ты! Ты это брось!», – но тот почему-то не хотел оживать. Через полтора часа Паша-леший привёл фельдшера. Он нёс чемодан, а женщина, шла следом, поминая нехорошим погоду, мужиков-алкоголиков и президента, устроившего такие длинные каникулы.

– Ох, знал бы, как вы мне надоели. Пьют – и мрут, пьют – и мрут… Каждый Божий день… Он опился – а ты беги, по этим сугробам, по морозу…

– Ладно, гундеть-то… Ты за это деньги получаешь, – довольно смело высказался Паша, ведь фельдшер ему в дочери годилась.

– А ты мои деньги не считай!

– А ты жить не учи. Не от хорошей жизни пьём…

Войдя в избу, Паша и фельдшер увидели Михалыча, сидящего на полу, утирающего слёзы. Володя лежал на кровати в неестественной позе, с перекошенным лицом.

– Пооомееер…, – выл Михалыч. – Что ж вы, суки, так долгооо…

Женщина подошла, потрогала пульс.

– Умер. Давно? – равнодушно спросила фельдшер.

Ответа не последовало. Женщина у Паши-лешего спросила имя покойного, чтобы оформить вызов, что-то записала в своей книге.

– Ну, вот и всё. Ты меня проводишь? – обратилась она к Паше.

– Сама дойдёшь, стерва, – с сердца сказал Михалыч.

– Алкаши! – крикнула фельдшер и хлопнула дверью.

II.

Через час в доме Паши-лешего собрались женщины. Они причитали, ругались и ругали. В избе пахло самогоном, закисшими огурцами и сырыми стенами. Суеверные чувствовали запах смерти, но отгоняли эту мысль прочь. Самая активная – Татьяна, некогда работавшая ветеринаром на ныне развалившейся ферме, руководила селянами.

– Так, воду погрели? Где тазы? Пашк, тряпки неси!

Бабы суетились, нужно быстрее обмыть тело, пока оно не окоченело. Михалыч принёс костюм и рубашку с галстуком. В них когда-то Володя вещал школьникам про крепостное право и Великую Отечественную. Потрепанные ботинки мужчина нашёл в той же коробке, где и «похоронные». Двадцать тысяч. Этого должно было хватить на гроб, пару венков и помин доброго товарища. Единственную дочь Володи задавила машина, когда ей было двадцать пять. Внуков не было. Близких родственников – тоже. Но, чтобы очистить совесть, Михалыч взял мобильный и зарядник учителя: изучить список контактов. Уже у ворот мужчина озадаченно остановился. На него кинулся с лаем Снежок.