Так он узнал, что Уильям был родом из Бринвуда (города на северо-востоке герцогства Оленя) и что тот служил некогда самому герцогу, будучи одним из лучших стрелков во всех близлежащих землях. Но служба эта была не по душе будущему менестрелю, из-за чего он оставил ее, отправившись странствовать по свету. В одном из своих путешествий он и встретил Соршу, к которой присоединился просто так, от нечего делать. Судя по всему, Уильяму не особенно хотелось разговаривать о прошлом, да и вообще – о самом себе. Ответы его становились все более невнятными и короткими, и Максимилиан прекратил попытки. Кроме того, джейвудский воздух и джейвудские деревья все более и более занимали внимание менестреля, так что скоро он окончательно погрузился в себя, забыв, кажется, не только о мальчике, но и о цели их небольшого путешествия. Максимилиан решил, что лучше ему теперь не мешать, да и сам очень любил это тихое и сокрытое место, так что опять поневоле замечтался. И, хотя деревня его начиналась за ближайшим же кустом перед ними, спешить мальчуган не собирался.

Между тем день был уже в самом разгаре. Он почти подавлял своим безмятежным и всеохватным сиянием, лишь изредка радуя свежим ветерком, налетевшим внезапно и теперь, отчего Эдмунд поневоле очнулся. Протерев глаза, он вспомнил, где именно находится, и от этого ему стало невесело. Ночью беглец спал плохо. Думая о том, насколько же он слаб и позорно, невыносимо труслив, юноша все яснее сознавал, что совершил ошибку, покинув родной дом и свою бедную мать, которая не находила себе, наверное, места, представляя теперь, где он и с кем оказался, да и что с ним вообще сделали.

Сорша ночевала в их доме всего одну ночь. Увидев ее впервые, Эдмунд почувствовал, как задрожали у него беспричинно колени и как загорелось все разом внутри. Он еще не знал этого чувства, но понял, что не сумеет жить без нее, если не будет постоянно видеть. В ту же ночь, через несколько часов, юноша окончательно решил последовать за лучницей, – незаметно, когда разбойники уйдут утром. Но, едва он успел выйти за ограду, как его тут же обнаружили и спросили, почему он за ними идет. Спросила она. Появившаяся на пороге мать задала ему тот же вопрос, и, ни секунды не медля, Эдмунд заявил, что теперь же подастся в разбойники. Сорша громко захохотала и тут же заверила родительницу, что головореза из сынка не получится. Не слушая криков матери и не реагируя на насмешки разбойников, юноша лишь молча перекинул через плечо собранный наспех мешок и, сделав самое хмурое и непримиримое выражение, двинулся прямо вперед.

Так он ушел из дома. Мать не пыталась остановить его, надеясь, что Эдмунд одумается. Но юноша был неумолим. При этом большую часть времени он продолжал молчать и глупо таращиться в землю, нелегко перенося походную жизнь, к которой совершенно не привык, но к которой вынудил себя по собственному желанию, а потому решился ее до конца вытерпеть. Все они – и Рутгер, и Арчибальд, и Слинт – смеялись над глупым мальчишкой, бросившимся служить такой «даме», совершенно ничего не умея. Прозвище «паж» пристало к нему с первых же дней, когда Сорша посылала его за водой или в очередную деревню, чтобы он принес ей оттуда свежих фруктов и овощей, либо «выращенный в саду редкий и самый прекрасный на свете цветок», как и полагается настоящему влюбленному, но Эдмунд все и всегда делал не так и часто возвращался ни с чем, подвергаясь бесчисленным издевкам и насмешкам, в особенности же – со стороны Рутгера.

Бывшего капитана латников он ненавидел столь отчаянно и люто, что готов был перерезать ему глотку. Лежа иногда ночью на земле, юноша почти воочию видел, как вытаскивает из-за пазухи длинный и отточенный нож мясника (которого у него, разумеется, не было), бесшумно и быстро крадется во тьме, склоняясь над своим безмятежно дремлющим и самовлюбленным противником и вонзает ему клинок в горло. Днем же он только мрачно и отрывисто косился на Рутгера, утрачивая надежду на успех.