– Мы это учтем. Тем более, что парнишка-то, наверняка, знает секретные тропы.

– Ага, ну да, – неопределенно буркнул вихрастый. – И что же мне сказать Сорше?

– Скажи, что я верну ей добычу в целости и сохранности. Ручаюсь в этом собственной головой.

– Хах, смотри-смотри. Как бы не лишиться тебе твоей светлой головушки.

С этими словами разбойник повернулся и, продолжая бормотать себе что-то под нос, двинулся обратно к поляне. Максимилиан облегченно вздохнул.

– Ему до нас и дела нет, – заметил Уильям. – Он просто любит почесать языком.

Пройдя еще несколько шагов, менестрель и мальчик спустились наконец-то в овраг. Лениво осмотревшись, лютнист присел у ручья. Максимилиан тут же последовал его примеру, облизнув пересохшие губы. Умывшись и как следует напившись, они продолжили начатый путь. Полуденное солнце стояло уже высоко, а небо было чистым и голубым до безупречности. Оказавшись по другую сторону оврага, вспотевшие путники немного отдышались. Мальчик указал на тропинку.

– А что этот лес, действительно, заколдованный? – поинтересовался Уильям.

– Да нет, вряд ли. Так у нас пугают только чужаков, чтобы они не совались сюда лишний раз и не вырубали наши деревья.

– Разумный подход. Как тебя зовут-то, кстати?

– Максимилиан.

– В самом деле? – Лютнист уважительно покачал головой. – Что ж, веди нас, Максимилиан.

Теперь, когда поляна осталась позади, мальчик почувствовал себя намного лучше. Ему подумалось даже, что все обстоит не так уж и плохо, что при случае он может и не возвращаться и что при необходимости Уильям защитит его. Правда, он ничего не знал об этом человеке, – который был все-таки разбойником, как и все остальные, – но менестрель был явно к нему расположен, и этому хотелось верить. А, кроме того, слова лютниста о Сорше, якобы не случайно оставившей Максимилиана при себе, подействовали на него неожиданным образом, заставив разыграться воображение. Мальчику живо представилось, например, как, вступив в шайку, он будет выполнять личные и самые опасные поручения предводительницы и как все мальчишки в деревне будут страшно завидовать ему, ища покровительства и таких же, как у него, привилегий.

Особенно ясно представилось ему лицо Дориана, хвалившегося своими успехами у женщин, хотя приятелю Максимилиана было всего четырнадцать лет. Но Дориан вырос настоящим дылдой и был сложен как образцовый рыцарь. Из-за этого невысокому, хотя и симпатичному Максимилиану оказывалось непросто состязаться с ним, разве что – в занятиях умственных. Уже с малых лет мальчуган с легкостью выучился читать и писать, а, кроме того, умел очень быстро считать, что не раз пригождалось в хозяйстве. Невероятно наглый же, но туповатый Дориан не справлялся даже и с подсчетом овец, которых отправлялся пасти иногда вместо отца и которых всегда после него не досчитывались.

Максимилиана же дед видел своим наследником и хорошим управляющим, – при условии, что внук его перестанет шататься по окрестностям и приучится к настоящему труду. Вспомнив об этом, мальчик вспомнил и о другом. Дед, наверняка, уже заждался его дома и обязательно проучит Максимилиана, увидев, что тот вернулся с пустыми руками, да еще и с каким-то чужаком. Да и можно ли все-таки доверять Уильяму? Мальчик внимательно посмотрел на своего спутника. Сочетание усталости и достоинства на этом красивом и еще молодом довольно лице с длинным шрамом над правым виском, почти полностью прикрытым волосами, вновь поразило его и заставило проникнуться к лютнисту невольным уважением и одновременно – простым человеческим сочувствием.

Максимилиану только теперь удалось заметить и разглядеть на его лице эту уродливую, хотя и очень почетную и мужественную отметину, тем более что менестрель снова впал в задумчивость, так что даже остановился вдруг посередине дороги и с интересом осмотрелся вокруг. Глядя на исполинские деревья, обступавшие их с обеих сторон, слушая удивительную и благодатную тишину, он глубоко вдохнул и выдохнул, удовлетворенно покачав головой и признавшись, что нигде не встречал еще воздуха столь же освежающего и чистого и проясняющего утомленный ум. Мальчик согласился с ним, молча кивнув. Все еще сомневаясь, можно ли считать его другом, Максимилиан начал осторожно расспрашивать лютниста, к чему подталкивало его и обычное любопытство, хотя куда более – желание удостовериться, что ни ему, ни деду, ни всем его друзьям в действительности ничто не угрожает.