– Ты будь умником, за курами не гоняйся, чужих яиц не воруй, а то, когда мы вернемся, я тебя накажу, – и обернувшись к бабушке: – Бабушка, ведь мы скоро вернемся, правда?

Увидев меня, бросилась ко мне:

– Тетя Нина, ты будешь кормить нашего Полкана? А то он с голоду сдохнет или яйца начнет воровать, и его будут бить за это. – Я ей пообещала. И тут же она продолжала жаловаться:

– Бабушка плачет, дедушка тоже… Как могут старые люди плакать, я не люблю смотреть на плачущих дедушек.

Она щебетала, а у меня стоял ком в горле.

«Вот сейчас, – думала я, – не хватит у меня мужества, и я взвою белугой».

Излишне описывать тяжелую сцену прощания этих старых, натруженных людей с домом, садом, где каждый кустик, каждый камешек был знаком и близок, как живой, обласканный и посаженный любовной рукой хозяина. Мать вошла в залу. Все вещи стояли по-прежнему, даже цветы были политы. И здесь она упала как подкошенная. Рыдала она громко, причитая, вспоминала, как вот здесь родила Васеньку, Зоиньку… Подошла дочь…

– Ну, хватит, – произнесла она довольно грубо. – Уже пришли выгонять.

Я чувствовала, что за этой грубостью скрывается боль, и она боится при ласковом слове смалодушничать и расплакаться. Ее глаза были припухшие, и я поняла, что всю ночь она проплакала.

И вот со двора вышла эта печальная процессия. Маленькая девочка прижала к себе крохотного котенка, Полкан бежал за Наденькой.

Поравнявшись с моим домом, они попрощались со мной без слез, но в последний момент мать, целуя меня, произнесла: «Передай привет, поцелуй мою»… – и имя дочери заглушили ее рыдания.

Так опустели и были заколочены еще 22 двора этого красивого поселка.

Зои не было, она была потрясена, когда я ей вечером сообщила об этом, ведь собирали и свозили всех как с пожара. Это был «счастливый» случай, эту семью не выслали по этапу, в первую очередь ее поселили в каком-то пересылочном бараке.

И долго, как тогда на кладбище, у опустевшего дома, нагоняя страх на жителей, выл Полкан, пока его кто-то не прикончил.

Я собиралась уезжать, но мысль, что мне нужно оставить Зою в таком состоянии, не давала мне покоя, я просто переживала за ее одиночество, я знала, что ей будет очень, очень тяжело.

Несколько последних дней я провела вместе с ней.

– Поедем со мной, – просила я ее.

– Нет, – категорически заявила она. – Ты пойми меня, ведь в моей стране меня сделали человеком, лишенным всяких прав, в стране, которую я так горячо люблю. Ну, скажи, кто имеет право лишить меня самого святого права, быть гражданином этой страны.

И вот в этом маленьком, всегда таком веселом счастливом местечке были выселены и исчезли больше 30 семейств.

Так произошло одно из самых чудовищно страшных преступлений, в момент самой напряженной международной обстановки, которое совершил Сталин, именно Сталин. Потому что совершенно противоположных взглядов придерживались здравомыслящие Бухарин, Рыков, Томский и многие, многие другие, занимавшие ответственные посты члены правительства. Но на ноябрьском пленуме ЦК в 1929 г. их взгляды были признаны капитулянтскими, не совместимыми с партийными, и их всех вывели из состава Политбюро ЦК.

Как мог «вождь» не понять, что в это время еще многие, да просто вся основная часть взрослого населения, которая жила и росла в дореволюционное время, не могла, не знала и не умела так сразу, легко и просто, приспособиться, даже привыкнуть еще к этой совершенно новой системе.

Ведь, по существу, народ только-только начал осваиваться и входить во вкус новой, совершенно новой для него системы. И мудрость нового правительства заключалась не в том, чтобы громить, уничтожать и обострять, а в том, чтобы, имея для этого все возможности, стараться создать такие условия, при которых даже самые закоренелые, антисоветски настроенные граждане поколебались бы в своих убеждениях, поняли и оценили достоинства новой системы и, пусть даже нехотя, но согласились бы с тем, что эта власть для народа лучше прежней.