И вот впервые, когда я вышла из поезда, вместо веселой гурьбы я увидела только одиноко стоящую Зою.

– Где все ребята? – спросила я.

Зоя смущенно, как бы чувствуя себя виноватой за такую встречу, заметила:

– Да где-то здесь.

В стороне от вокзала стояли Костя, Гаврик, Дима.

– И это все? – удивилась я.

Зоя объяснила:

– Ты знаешь, мало кто приехал. У многих ребят родителей здесь лишили права голоса, и каждый думает: не встречаюсь с родными, значит не поддерживаю связи с родителями-кулаками.

– С какими кулаками, о чем ты говоришь? – я никак не могла понять, откуда вдруг вот здесь появились какие-то кулаки.

Но я также узнала, что некоторые ребята, вместо того чтобы учиться в техникуме или в институте, пошли работать на производство, зарабатывают себе рабочий стаж.

Вечером, как всегда, ребята собрались у меня, все были скучные, у Гаврика, у Кости, у Димы и у других ребят была одна и та же ситуация. Их родители оказались в той группе, которую раскулачили и должны были вот-вот выслать.

– Ты можешь жить без комсомола? – прервала мои мысли Зоя.

Я ни разу не задавала себе этого вопроса, но то, о чем думала Зоя, передалось и мне.

И я вдруг подумала, что если бы я, так же как они, вдруг оказалась выброшенной из общества без всякой вины с позорным клеймом, и всякий проходимец мог с презрением швырнуть мне в лицо «ты лишенец», и у меня не было бы ни моральной, ни физической возможности, вернее не возможности, а права, оправдаться, мне стало жутко. Без комсомола жизнь потеряла бы для меня всякий смысл.

Ведь комсомол это то, что включает в себя все-все лучшие идеи в мире. Как можно лишать вот таких замечательных ребят права быть в комсомоле. Мне было очень тяжело признаться в этом. Ведь мы все родились и живем в самой прекрасной, самой лучшей стране мира, и все любим ее. Что же происходит?!

Мы все гурьбой пошли, как всегда, гулять в поле. Ночь была чудная, мягкая, ласковая. Взошла луна, звезды поблекли, но все предметы на земле стали принимать приятные, фантастические очертания. Воздух наполнен был ароматом полей, трав и цветов. Дышалось легко, свободно. Кузнечики как будто утомились, трещали тише. И каждый из нас думал, в созерцании этой степной красоты: какой прекрасный мир, и кому чего не хватает? Почему нужно людям с кем-то и с чем-то без конца бороться. И вдруг в тишине раздался протяжный вой собаки. «Отчего она воет? – спросил кто-то. – Здесь недалеко кладбище, – ответила Зоя, – там недавно похоронили ее хозяина».

Во второй мой приезд было хуже и страшнее. Меня поразило, что в этом чудесном, таком всегда благополучном, веселом месте, где все друг друга знали с дня рождения и до смерти, такое всеобщее уныние. Все замерло в каком-то тревожном ожидании. Я прошла мимо нескольких уже заколоченных домов, это были дома тех, кого уже успели выслать за «сопротивление коллективизации». В их числе стоял заколоченным и дом старшей сестры Зои, у которой мужа уже выслали.

Сестра Зои, оставшись беременной третьим ребенком, решила сделать аборт, с этой целью она обратилась к какой-то местной знахарке, и та взялась за дело при помощи вязального крючка. Вскоре Варя потеряла сознание, ее отвезли в больницу, где она скончалась, не приходя в сознание, от внутреннего кровоизлияния в результате прободения матки.