Так прошёл год. Ребята освоились в поместье, их по-прежнему сносно кормили, еженедельно устраивали баню, зимой барак хорошо отапливался, надзор за пленными постепенно стал мягче.

Все – и батраки, и пленные – любили милую Ульрику, добрую, хорошенькую, звонкую, как колокольчик. Но с самого начала – и это было очевидно для всех – Ульрика выделяла из всех Ивана. Да и было за что. В семнадцать лет это был уже взрослый, крепкий, высокий и сильный парень с широкими плечами, мощной грудью и ясными светлыми глазами. За год плена он ещё подрос, возмужал, его глаза с длинными, как у девушки, ресницами смотрели спокойно и внимательно.

Он был нетороплив, ловко и с удовольствием выполнял на ферме все плотницкие и столярные работы, да так хорошо, что однажды даже вечно хмурый и злой Герберт похлопал его по плечу: «Гут! Гут!»

На Рождество 1943 года Герберт устроил для всех работников и пленных праздничный ужин. Сам хозяин, Ульрика и Ганс тоже были за столом, где, кроме угощения, Герберт выставил бочонок пива и шнапс, который, впрочем, он пил один.

Это застолье отдалённо напомнило ребятам их новогодние семейные праздники, и за столом было весело. Один из батраков играл на губной гармонике, ребята даже немного потанцевали и хором спели такую популярную тогда в Германии солдатскую песню о Лили Марлен.

Иван молча рассматривал хорошенькую Ульрику, которая пела, танцевала, смеялась, как ребёнок. Она раскраснелась и похорошела ещё больше, но её муж, который угрюмо наливался шнапсом, вдруг рявкнул на неё, схватил за руку и вытащил жену из-за стола. Было видно, что она боится этого злого урода так же, как боялись его батраки и пленные. После ухода Ульрики веселье сразу сникло, и ребят снова увезли под замок на остров.

Иван долго не мог уснуть. Он всё вспоминал сияющие глаза Ульрики, её светлые локоны и лёгкую фигурку, её серебристый смех и маленькие ножки в грубых шерстяных гетрах и деревянных сабо. Он видел, что и она неравнодушна к нему, и теперь каждую ночь перед сном представлял себе, как после окончания войны он приедет сюда, в поместье Герберта, и увезёт Ульрику с собой в Россию, ведь этот хромой урод – не пара юной очаровательной девушке.

Пошёл третий год их жизни в плену.

Однажды Иван работал в оранжерее, где росли кусты и деревья и круглый год цвели разнообразные розы. Хозяин приказал сделать новые стойки для штокрозы. Иван увлечённо работал рубанком и не заметил, как сзади тихонько подошла Ульрика.

Она долго молча рассматривала загорелый торс русского богатыря, потом, положив руку на плечо, развернула его к себе.

От неожиданности он растерялся, застыл, опустив руки. Ульрика встала на цыпочки и, притянув его голову к себе, поцеловала в губы. И тут же убежала, что-то напевая и смеясь. А он всё не мог прийти в себя, так и стоял, ошарашенно глядя ей вслед.

С той поры она каждый день старалась увидеть его, прикоснуться, поцеловать. К этому времени он уже мог объясниться по-немецки. Теперь у него есть мечта, а значит, и надежда. Было видно, что война идёт к концу, и скоро-скоро он увезёт Ульрику отсюда. О том, что будет дальше, он не смел и мечтать.

Они крепко подружились с Матвеем, но даже друг другу они не могли доверять свои мечты. Шёл 1944 год. Однажды его послали в теплицу, где нужно было собрать помидоры с вьющихся кустов. Вдруг на дорожке появилась Ульрика. Улыбаясь, она бросилась ему на шею и стала осыпать лицо мелкими быстрыми поцелуями.

Он блаженно закрыл глаза, а когда открыл их – прямо напротив, покачиваясь с носков на пятки и положив руки на автомат, стоял мерзкий Ганс – племянник хозяина. Он погрозил Ивану кулаком и быстро пошёл к выходу из теплицы. Ульрика бросилась следом. Через несколько минут Ганс вернулся вместе с хозяином. Они выволокли Ивана во двор и жестоко, долго и с наслаждением избивали его сапогами, и плёткой, и Гансовым автоматом. Потом его бесчувственным бросили в лодку, перевезли на остров и закрыли в карцере. Его держали в карцере целую неделю, не подпуская к нему никого, не кормили, только раз в день давали воду.