Для меня трансформация – процесс давно не интимный, тем более, в интернете полно роликов, демонстрирующих превращение людей в волков, медведей, пантер и даже обезьян. Люди любят подобные зрелища. Но заставлять кого-то наблюдать за тем, как моё тело претерпевает изменения, не входит в мои привычки. Особенно девушку, которая мне нравится.

Обращение в человека занимает не больше минуты, и я мигом её догоняю.

Она прибавляет шаг. Хочет скорее добраться домой, и моя компания её нисколько не привлекает. Но в мои намерения не входит оставлять её одну. В нашем якобы безопасном для туристов лесу кого только не встретишь.

– Прости за этот цирк, – начинаю я, – и спасибо за спасение от многоножки.

– Такие пустяки, – отмахивается Саманта.

А я словно продолжаю прерванный разговор:

– Я тоже люблю эти места. С детства. Здесь настоящее раздолье для двуликих. Гуляй, сколько хочешь и где хочешь. Практически никаких ограничений. Когда мне исполнилось шесть, мама решила переехать и взяла меня с собой. К тому времени у отца уже была другая семья и Райли была совсем малыхой.

– А там, куда вы переехали, тоже леса? – спрашивает Саманта.

– Прерии в основном. Бегать не запрещено.

Я внимательно на неё смотрю, но она упорно избегает зрительного контакта. Делает вид, будто высматривает что-то в кустах.

– Мне очень жаль, что так вышло. Ну, с твоими родителями. И с отцом, – говорит Саманта и уже тише добавляет: – Не представляю, как такое можно пережить.

– Непросто, конечно, – соглашаюсь я. – И дня не проходит, чтобы я не думал о нём. По-разному думаю. Бывает, конечно, злюсь. Из-за мамы. Но в основном вспоминаю в позитивном ключе. Отцом он был хорошим, всегда забирал меня на каникулы в Хестон. Брал с собой на рыбалку, учил управляться со своим зверем. И, знаешь, мне всегда приятно, когда кто-то говорит, что бы сделал или сказал отец в той или иной ситуации.

– Страшно, что ты ничего не мог сделать, чтобы его спасти, – едва слышно произносит она.

– Меня в то время здесь не было, – говорю якобы спокойно, но Саманта каким-то чудом понимает, что у меня на душе, и сочувственно улыбается. И её жалость нисколько не злит, наоборот, придаёт сил, сулит надежду.

Чувствую, тему нужно менять. Но в случае с Самантой я пока плохо понимаю, какие темы лучше не трогать вовсе. Шрам на безымянном пальце, том самом, где носят помолвочные кольца, я заметил ещё при знакомстве. Когда-нибудь я узнаю обо всём, что её беспокоит и что она пережила, сейчас нужно завоевать её расположение.

– Хизер для меня как вторая мать, – болтаю я, хотя за то, чтобы послушать её голос, готов пожертвовать несколькими годами жизни, – она всегда относилась ко мне как к родному. Райли тоже. В детстве мы с ней были очень близки. Потом, конечно, у каждого из нас появились свои друзья и родство отошло на второй план, а из-за учёбы я вообще не показывался здесь два года.

– Райли очень тосковала по тебе, – замечает Саманта.

Они говорили обо мне? А вот Райли не упоминала о Саманте ни разу.

– Я тоже, – признаюсь ей в том, в чём сам себе не признавался. – Но мы часто болтали по видеосвязи. Ты давно в Хестоне?

– Почти год. Мне здесь очень нравится.

– Здесь красиво.

Несколько минут идём молча. Саманта жмётся к обочине, задевая ногами ветки папоротников. Я тоже стараюсь держать дистанцию, чтобы случайно её не отпугнуть. Оглушительно поют птицы, но уже слышится шум трассы, расположенной в пяти милях отсюда. Саманта глядит по сторонам, любуется открывающимися из-за сосен видами. На этом участке дороги и вправду необыкновенно живописные виды. Мы на возвышенности, и за деревьями то и дело проглядывает синяя гладь озера или усыпанная цветами долина. Но я гляжу не туда. Я пялюсь на её профиль и недоумеваю, где были мои глаза, когда я впервые её увидел.