– Гретель, ты не поможешь мне на кухне? Я занялась с утра выпечкой и предвкушаю сегодня что-нибудь вкусненькое. Поверь мне, всем достанется.

Девочка не верила своим глазам. Это был не просто пирог, торт, а настоящее произведение искусства. На кухонном столе стоял огромный Пряничный Домик из бисквита, крема и джема. Такой красивый, разноцветный, нарядный, что его жалко было есть. Даже отломить маленький кусочек – уже казалось кощунством.

– Тётя Тома… Это вы?

– Да, сама. Что скажешь, гожусь я ещё на что-то?

– Это сказка…

– Вы, к сожалению, её не читали. Но ещё не поздно, я почитаю вам. Это ещё не всё, попридержи-ка дверцу духовки, я достану, так сказать, последний штрих. Осторожно, здесь всё горячо.

И они подошли к духовому шкафу. Гретель в толстых рукавицах придерживала дверцу, а Тамара нагнулась перед пеклом печи, собираясь достать оттуда последний свой кулинарный шедевр.

Дальше всё на 99% по тексту оригинала сказки

Тут Гретель как толкнёт ведьму, да так, что та очутилась прямо в самой печи. Потом Гретель прикрыла печь железной заслонкой и заперла на задвижку. У-ух, как страшно завыла ведьма! Но Гретель убежала, и проклятая ведьма сгорела дотла.

Бросилась Гретель поскорей к Гензелю, открыла его комнату и крикнула:

– Выходи, Гензель, мы спасены! Старая ведьма в печке сгорела!

Выскочил Гензель из комнаты, словно птица из клетки, когда ей откроют дверку. Как обрадовались они, как кинулись друг другу на шею, как прыгали от радости и целовались! Теперь им нечего уже было бояться, и вот вошли они в ведьмину гостиную и видят – стоят там всюду по углам ларцы с жемчугами и драгоценными каменьями.

– Ну, это будет, пожалуй, получше наших камешков, – сказал Гензель и набил ими полные карманы.

А Гретель говорит:

– Мне тоже хочется что-нибудь домой принести, – и насыпала их полный передник.

– А теперь бежим поскорей отсюда, – сказал Гензель, – ведь нам надо выбраться из ведьминого дома.

Вышли они из дома, и подошли к рукаву Невы.

– Не перебраться нам через него, – говорит Гензель, – не видать нигде ни лавочки, ни моста.

– Да и лодочки не видно, – ответила Гретель, – но вон плывёт белая уточка; если я её попрошу, она поможет нам переправиться на другой берег.

И кликнула Гретель уточке:

– Нету мостика нигде,

Ты свези нас по воде!

Подплыла уточка, Гензель сел на неё и позвал сестрицу, чтобы она села вместе с ним.

– Нет, – ответила Гретель, – уточке будет слишком тяжело. Пускай перевезёт она сначала тебя, а потом и меня.

Добрая уточка так и сделала. Они счастливо переправились на другой берег и прошли дальше. А там город показался им совсем знакомым…

Ну, тут и сказке конец.

Прошлой ночью мне приснилась маленькая ядерная война.

И я был солдатом. Правда, почему-то, вопреки реальной ВУС (военно-учётной специальности), во сне я служил не в авиации, а в пехоте. Да, собственно, как служил? Был в форме, но без оружия, и точно знаю, что в пехоте. Впрочем, по ситуации, индивидуальное стрелковое оружие и на фиг не нужно было. Мы, несколько бойцов, взвод – не более, были рассредоточены среди суматошной толпы гражданских, мирных соотечественников, бестолково, по-броуновски, носящихся как бы сразу по всей Москве, которая неотвратимо превращалась в развалины. А кругом – взрывы, взрывы. Что мы, солдаты, делали? Подбирали погибших и раненых. Доставляли их в специальный бункер, госпиталь-морг. Военные санитары, бля.

Главные события происходили в воздухе. В небе то здесь, то там, прямо из ниоткуда появлялись натовские самолёты, тяжёлые, ленивые, похожие на шаттлы, бело-сине-красные гигантские жуки; к ним тут же устремлялись советские шустрые МИГи. Шаттлы-жуки раздражённо огрызались на них смертельными огненными плевками и прицельно прореживали город под собой ракетами с тактическими боеголовками. Ракеты те – сверхмалой мощности. Одна ракета – один дом. Лишь взрывы их внешне заявляли о ядерности: небольшие чёрно-красные грибы с расползающимися недалеко от эпицентра кругами ударных волн.