Далеко всё зашло, и терпеть уж нельзя! В результате
Погибает мой дом. Нету воли у вас, кто смотрел,
Негодуя! Тогда постыдитесь хотя бы соседей, {65}
Здесь живущих! Побойтесь хотя бы богов! В гневе дел
Обратят на вас точно плодов недостойных возмездье!
Зевс, владыка Олимпа, Фемида, я вас умолю, —
Вы народ распускаете, вы собираете вместе, —
Дорогие, молю, – перестаньте! Я горем скорблю {70}
В одиночестве злом! Одиссей же, закованный в латы,
Не чинил ведь, враждуя, ахейцам обиду, хулу,
За какую, враждуя, обиды теперь мне желают,
Тех людей поощряя? Мне было бы лучше, когда
Сами съели бы все, что лежит у меня по палатам. {75}
Если б вы всё поели, то скоро б настала беда.
Мы б по городу стали ходить, приставая к вам хором, —
Вещи нам возвратить; вы всего не отдали б тогда.
Нынче ж сердце вы мне безнадёжным терзаете горем!» —
Так воскликнул он в бешенстве, скипетр на землю бросал; {80}
Слёзы с глаз побежали. И жалость народ топит морем.
Остальные безмолвно сидели, никто не желал,
Хоть обидное слово в ответ Телемаху промолвить.
Лишь один Антиной восклицая, ему возражал:
«Телемах, ты надутый болван, непотребным же словом {85}
Нас порочишь? Желаешь позорным пятном замарать?
Невиновны ахейские здесь женихи, безусловно, —
Мать виновна твоя, прековарная сердцем, видать!
Третий год истекает, уж скоро наступит четвёртый,
Как в ахейской груди она дух заморочила; глядь, – {90}
Всем надежду даёт, обещается каждому порознь,
Весть ему посылает, в уме же желает своё.
Без того, против нас и другую придумала хворость, —
Ткань затеяла ткать, поместив на станок у неё, —
Страх большую и тонкую; нам объявила при этом: {95}
«Женихи, видно равный богам Одиссей не придёт,
Не толкайте на свадьбу меня, подождите с ответом.
Саван буду я ткать, – пропадет моя иначе ткань!
Тестю, старцу Лаэрту, на случай, коль жребий тем летом
Доставляющей Смерти ему выпадает слегка, – {100}
Чтоб в округе меня не корили ахейские жёны,
Что схоронен без савана муж, приобретший нам дань,» —
Говорила и дух нам студила, в груди напряжённый.
Что ж случилось? В течение дня она ткань всё ткала,
Ночью ж, факелы возле поставив, распустит безбожно. {105}
Шёл три года обман, и ахейцы не знали дела.
Но четвертый приблизился год, и часы наступали, —
Баба нам сообщила, которая всё знать могла.
За распущенной тканью прекрасной её мы застали.
И неволей тогда ей работу пришлось завершить. {110}
Слушай! Вот что тебе все сейчас женихи отвечали,
Чтоб душою ты знал, остальные ахейцы, решись, —
Отошли мать, вели, чтобы шла за того, за кого ей
Выйти скажет отец, и самой ей приятнее жить.
Коль ахейских сынов и потом раздражать она хочет, {115}
Даром гордая тем, что дочь бога, Афина дала
В изобилии ей, – и искусство в прекрасных работах,
Разум светлый, смекалку и хитрость чтоб поберегла.
Мы и древних не стали б ахеянок пышных держаться,
Будь то Тиро, Алкмена, Микена в венце у стола. {120}
Ни одна не смогла б между них с Пенелопой равняться, —
Вот хитра! Но, однако, и хитрость её не спасёт.
Будем мы поедать и запасы, и скот, напиваться,
Если станет упорствовать в мыслях, которые вот,
Боги вложат. Себе она этим великую славу {125}
Может взять, но тебе лишь потери большие на счёт.
Не вернемся к делам, и к невестам другим не отправишь;
Пока по сердцу мужа она средь ахейцев возьмёт».
Возражая ему, Телемах рассужденье составил:
«Как из дома бы выгнать я мог, Антиной, в свой черёд, {130}
Что меня родила и вскормила! Отец мой далёко, —
Жив, иль умер, – не знаю. Придется платить мне тот счёт
Только старцу Икарию, коль к нему мать пошлю строго.
От отца пострадать мне придётся. И демон убьёт,