В фильме «Пираты Карибского моря» Калипсо превращается в загадочную прорицательницу по имени Тиа Дальма, живущую в дебрях болот. Когда герои Киры Найтли и Орландо Блума обращаются к ней за помощью, она отвечает им, коверкая слова на свой необычный манер: «Согласны ли вы отправиться на край света и дальше, чтобы спасти красавчика Джека Воробья и его драгоценную “Жемчужину”?» Но и эта Калипсо оказывается двуликой. Поначалу она кажется по-детски милой, а под конец – всеохватно эгоцентричной. Сюзанна Вега в песне «Kalypso» описывает ее более текучей и хрупкой: «My name is Kalypso, my garden overflows. Thick and wild and hidden is the sweetness there that grows. My hair it blows long as I sing into the wind»[17]. Ее невозможно однозначно отнести к светлой или темной стороне. Калипсо – это Калипсо, она несравненно соблазнительна, привлекательна и необъяснимо опасна. Она живет на западном краю мира, открытом всем ветрам.
И здесь Гомер впервые показывает нам Одиссея. Он ждал четыре с половиной главы, до середины пятой песни, прежде чем представить его нам. И вот он – более или менее пленник на райском острове. По ночам он усердно и страстно любит Калипсо, по утрам просыпается под осторожное щебетание птиц среди росистых лугов, а днем сидит на скалах у моря, вглядывается в горизонт, и по щекам его текут слезы.
Моменты счастья
У богинь бесследны лица милые —то бессмертье тела и души:вечным знаньем помыслы их хилые,как колена, кто-то сокрушил.Всё у них, как и у смертных бестий —истерия, страсть ли, тело, лоно ли —только слезы абсолютно несоленые —пресные, как будто дождь небесный.
Счастье – сомнительная цель, но что, если не оно? Этот вопрос мучает Одиссея, застрявшего на острове Калипсо. Человек всегда считал счастье целью всей жизни. Многие сочли бы, что Одиссей должен благодарить богов за предоставленную возможность. Он оказался в настоящем раю, ему предложено все, о чем только можно мечтать. И подобно тому, как волны выносят Одиссея на берег райского острова, люди всю жизнь дрейфуют в направлении счастья. Счастье обычно скрывается за любыми другими формулировками конечной цели. Если цель жизни заключается в богатстве, скорее всего оно нужно для того, чтобы ни о чем не беспокоиться и покупать все, что захочется. Но почему это важно? Потому что это делает человека счастливым. Если цель жизни – видеть, как дети вырастают и становятся сильными и счастливыми людьми, о которых можно не волноваться, – зачем это нужно? Чтобы быть счастливым, разумеется. И так далее. Даже если счастье не является непосредственной целью, хотя именно так чаще всего и бывает, оно является конечным итогом любых других целей. Высшей инстанцией. Счастье не требует никаких дальнейших обоснований, оно не вызывает никаких вопросов. Счастье оправдывает себя как цель. Проверьте свои жизненные цели. Рано или поздно в иерархии ваших мотиваций встретится счастье, потому что счастье и есть высшая цель жизни. Впрочем, вскоре мы увидим, что это рассуждение образует порочный круг.
Итак, что же мы считаем счастьем, если Одиссея на острове Калипсо можно назвать счастливым лишь с большой натяжкой? В последние двадцать лет тема счастья вызывала у исследователей бурный интерес. Из весьма маргинальной области научных исследований счастье превратилось в одну из главных тем. Одним из главных экспертов по счастью стал Даниэль Канеман, который выделяет две формы счастья[18]. Первая форма связана с радостью текущего момента, а вторая скорее коренится в общей удовлетворенности жизнью. Канеман убежден, что существует разница между непосредственно испытываемым счастьем и счастьем в воспоминаниях. Первое вы ощущаете здесь и сейчас, а второе растягивается на весь период, который вы оцениваете и обдумываете. Он называет эти формы «благополучием в ощущениях» (the well-being of the experiencing self) и «благополучием в воспоминаниях» (the well-being of the remembering self). Канеман вообще испытывает пристрастие к подобным дихотомиям – позднее он и мыслительную деятельность разделит на две формы: быструю и медленную.