Да как он посмел… Мою девочку, мою машину…

Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу.

Но что этому чванливо-похотливому уроду мои крики или моя ненависть. Так, посмеяться.

Меня окутала пустота. Не ночь, не тьма… А что-то безлико-душное, совершенно бесцветное, но липкое и противное.

Закричать бы. Заплакать. Но…

Только чьи-то руки удерживают. От них идет легкое тепло. И волнение. Волнение за меня?

– Карина…

– Что? – шепчут губы. Почему-то безвольно. Странно. Никогда так не было.

– Карин…

И чей-то шамкающий недовольный вопль:

– Че надо? А ну, пошли отсюда! Я милицию вызову.

– Слушай, дед, – раздается надо мной. – Аптечка есть? Ну, успокоительные какие-нибудь? Видишь, плохо человеку.

– Водка есть, – сообщают уже задумчиво.

– Неси.

Через минуту я делаю глоток. Что-то гадкое и – главное – теплое летит вниз по пищеводу.

– А-а-ах! – выдыхаю я… И понимаю, что снова могу дышать. Сипло, правда, но! У меня получается. Хриплю: – Спасибо.

– Да не за что, доню, – смущенно отвечает дед. – Ты чего орала, как оглашенная?

– Машину угнали, – поясняет Серый. – Белая такая, ауди. Тут у вас была.

И я не успеваю удивиться, как он и номера называет.

– Тю-у, та не угнали ее. Маратик бегал, суетился. Глазенками своими сверкал, да верещал как резаный. На эвакуаторе увезли. Гайцы.

– О, – обнимает меня покрепче Серый. – Всего-то. Спасибо, дед, будь здоров.

– Спасибо, – шепчу я, прикидывая, во сколько мне обойдутся хлопоты знойного мужчины.

Купюра из рук Серого деликатно перекочевывает деду в карман.

– Слушай, – рокочет он, – у меня предложение.

– Какое?

– Давай этот сумасшедший день уже закончится.

– А… как же…

– Твоя девочка завтра утром будет ждать под окнами. А сейчас мы просто поедем домой.

И меня накрывает теплой волной. Я привстаю на цыпочки и целую его, держа обеими ладонями шершавый подбородок.

– Я с ума сойду! – выдыхает Серый, сжимая меня до хруста ребер.

И целует в ответ. И отчего-то смеется. Мне хочется спросить – почему такое безобразие, но коснуться губами этого смеха, этого счастья, зачерпнуть из его эмоций света – намного важнее. И я просто не могу оторваться… пока не заканчивается воздух.

– Карина-а-а…

Серый тяжело дышит, его взгляд плывет, а его ладони по-собственнически поддерживают меня чуть ниже спины. Чтобы не упала. Потому что я же на ногах уже не стою, а она все вертится. Или качается. Не важно, пусть просто он меня держит, ладно?..

– Ага, – киваю я и снова тянусь к его губам, у него совершенно потрясающие губы, и целуется он как бог, и…

– Если мы не прервемся, я… честно слово, решу, что… – он глотает слова, и это безумно трогательно и безумно горячо. – Черт. Где здесь пещера? Или место, где нет людей…

Теперь моя очередь смеяться. Над ним. Над собой. Я бы тоже не отказалась сейчас от пещеры. Или осквернить министерский стол Марата – чтобы утром пришел и нашел.

– Это летний Сочи, милый, – я тихо хихикаю своим дурацким мстительным мыслям. – Тут полно людей.

– Чер-р-рт. – Серый прижмуривается и трясет головой. Не отпуская меня, а то вдруг в самом деле упаду. И думает вслух: – У меня в номере Иван… а у него стена. Обваленная. Мной… Черт, это долгая история. Так. Идем. Нужна машина. Или я за себя не ручаюсь.

Меня тянут куда-то. Я слушаюсь, совершенно завороженная этим безумием. Вокруг – ночной Сочи, что-то сверкает, хохочет, орет пьяные песни. Пахнет магнолиями, персиками, шашлыками, пылью и морем. Пахнет Серым – терпко, резко, меня ведет от его запаха, от его тепла рядом.

Он ведет меня, и мы целуемся на ходу, я трусь щекой о его плечо, и он шепчет какие-то милые глупости, мне кажется, вот-вот стихи читать начнет…