В восемь пятнадцать в больницу приехала Светлана.

Клинкин вздрогнул, когда раздался стук. Вернее, когда услышал. Светлана стучала громко и настойчиво уже минут пять – шесть. Он вздрогнул и, нарушив тем самым то хрупкое равновесие, что еще присутствовало в его теле, упал на пол. Сначала он лежал навзничь и смотрел в потолок, но вскоре перевернулся на живот и, подбирая под себя руками, пополз в угол, а когда добрался до него, прислонился к стене и бессмысленно огляделся вокруг – не узнавая предметы, не собирая их двоящиеся, троящиеся, распадающиеся контуры в целые структуры, а лишь ощущая наполненность пространства чем-то. И обмочился, и не заметил этого.

Её опять обманули! И ничего не оставалось ей – как вернуться ни с чем.

В течение нескольких дней, исполняя волю своего друга, Пятак вел наблюдение… Эта работа не казалась ему обременительной. Весь день Светлана проводила в офисе, а значит – под присмотром самого Терехова. Пятак брал её под свой неусыпный контроль после работы. Но она, разочаровывая его, дисциплинированно отправлялась к себе домой.

Незаметно проводив её до дома, собственно, на этом процесс наблюдения заканчивался, Пятак еще пару часов болтался по близ расположенным пивным, а потом, около десяти, сделав для порядку пару кругов вокруг её дома, уезжал с места неслучившегося события с чувством выполненного долга и с громадным чувством восхищения: красивая женщина и постоянная – не изменяет ни его другу, ни мужу.

Но в этот день привычный график был нарушен. Из офиса Светлана вышла на целый час раньше, и зазевавшийся Пятак, дежуривший в своем «oпеле», припаркованном на той же улице, но метрах в ста от входа в здание, едва её не пропустил – он заметил Светлану в последний момент, когда она, подобрав узкую юбку, садилась в свою машину.

Заработал двигатель, и Светлана, игнорируя движение по левой полосе, лихо пересекла непрерывную белую линию.

О том, что в первой половине дня она побывала в больнице, Пятак не знал, но по неуловимым знакам и признакам, что оставляли… и не впечатление, а так, осадок: то ли лицо у неё осунулось, то ли плечи опустились, интуитивно догадался – что-то случилось.

«Что? Да что угодно! – сказал он себе, сам себе не веря. – Подумаешь, сбежала с работы! Подумаешь, домой заторопилась. Может быть, дочка заболела, может быть, муж. Или утюг позабыла выключить».

Но недоброе предчувствие, что он сегодня еще увидит Светлану, не оставляло его.

Он начал ждать.

Прошло четыре часа. Пропикало десять.

Светлана вышла из подъезда.

Вечер был по-весеннему хрупок.

Два часа, едва притормаживая на красный, взрываясь ревом мотора на желтый, она носилась по городу: на развилках – сбивалась, набирала скорость на прямых, и ночные опустевшие улицы встречали её скольжением гигантского питона, разверзнувшего свою пасть, чтобы поглотить.

В её действиях не было уловки: заманить, запутать, увести, оторваться – а только беспорядочное кружение и хоровод по лабиринту-городу, нарезанному руслами-дорогами на параллелограммы-пироги жилых кварталов. И Пятак давно понял, тайной цели – той, в коей подозревал её Терехов, у Светланы нет.

«И не было. И путь её – смятение», – решил Пятак.

В какой момент он заметил, что на «хвосте» у неё еще одна машина, точно – он ответить не смог бы, но через два часа беспорядочной и бестолковой гонки Пятак выяснил, что сегодня он не единственный преследователь «своей подопечной». Невзрачная «шестерка» цвета сафари неуклонно придерживалась того же причудливого маршрута, что вырезала по улицам и переулкам Светлана. Неотвязно. Кто он – этот неизвестный, этот посторонний, и что задумал? И беспокойство охватило Пятака, и он понял, бросить Светлану он уже не вправе.