Он повел плечами, отряхивая последние комья земли, прилипшие к материи костюма, и еще раз бросил в сторону водителя: -Пошли.

«Нет, здесь – что-то личное, – подумал он. – Неужели, Светлана? Или её муж? Или кто-то из её новых и неизвестных ему знакомых? Да, ревность! Похоже».

Они вышли со двора.

Человек в плаще реглан, то ли притаившийся в тени козырька подъезда, то ли случайно, наслаждаясь легкой весенней прохладой, оказавшийся под его крышей, постоял на том же месте еще немного и легкой походкой, в которой не чувствовалось обременения абсолютно ничем, направился вслед за ними: на многолюдные и звучношумные улицы, и – уже через пару минут – затерялся на них.

Двадцать один час, апрель, шестнадцать градусов тепла по Цельсию.

Утром Александр Петрович получил подтверждение своему подозрению. Ведь она позвонила.

Прошлое: 1993.

Потоки позднего октябрьского солнца вливаются в небольшую комнату сквозь единственное окно и создают иллюзию тепла по ту сторону давно немытой стеклянной поверхности. Кажется, что на улице не осень, а лето – так не по-октябрьски солнечно. Но и здесь, внутри помещения, жарко и душно! Воздух насыщен крепкими мужскими испарениями и подрагивает мелкой рябью – тяжелый, матовый, осязаемый. Федор понимает, это впечатление – лишь отождествление его самочувствия с чем-то иным. Погодой? Не худший вариант. А причина такого восприятия в том, что ему… да, душно. Очень. По-настоящему. До головной боли. До бессонницы. А ведь на улице прохладно. Почти промозгло. И лужи вчерашнего дождя, и пронизывающий ветер. А впереди – ожидаемый ноябрь: и слякоть, и грязь, и вечно не чищенные ботинки, и поднятые воротники, и глубоко насажанные, под самые брови, фетровые шляпы, и непрочные зонты, вывернутые наизнанку налетевшим порывом ветра, и кашель, преследующий, если уж привязался, – мешающий выспаться. Ноябрь. Почти зима, только хуже. Холодная серая тоска. До первого снега.

А с восьми до семнадцати тридцати – служба. А с шести вечера и до семи утра – пустая квартира. И яичница на ужин. И на завтрак.

Раньше Федор представлял свою жизнь по-другому. Четыре года назад он закончил МГИМО, один из самых престижных вузов страны. Факультет внешней экономики.

Он был зачислен в институт без блата, а только благодаря своей способности к иностранным языкам, чувству родного языка, по-другому не назовешь его врожденную и безукоризненную грамотность, обширному – по-энциклопедически – знанию истории, а также ясной логике, воплотившейся на практике, на вступительном экзамене по математике, в «пятерку». Он и дальше учился только на «отлично». По всем предметам, все пять лет.

Зачеты, экзамены. Год прошел! Отлично! Зачеты, экзамены. Еще один.

Студенческие годы пролетели. Он получил диплом и профессию, которой, как он подозревал, уже не было. Ведь не стало страны. Да, к тому времени, когда он взял в руки вожделенные красные корочки, страна – та, чьи законы развития он так старательно изучал, перестала существовать. В новой – и законы были новые. В столице, пребывающей в хаосе упразднения всего и вся, приличного места по «специальности» для него не нашлось, и ничего не оставалось ему, кроме как… да, вернуться в родной город.

В Волгогорске, однако, работу он нашел легко. Здесь его диплом все еще оставался веским аргументом.

«Главный специалист отдела внешнеэкономических связей Волгогорского горисполкома», – это звучало солидно. Но не более. Должность оказалось шуточной – просто мелкий клерк в отделе. Зарплата была маленькая. И ничего, кроме служебного удостоверения со старым СССРовским гербом, вытисненным золотом на плотном картоне.